Чайковский в Петербурге

Конисская Лидия Михайловна

Иногда ему кажется, что жизнь его бессмысленна — он одинок и никому не нужен. Он пишет сестре Александре Ильиничне:

«В самом деле, я живу, исполняя по мере сил свое призвание, но без всякой пользы для отдельных личностей… Я работаю для себя, забочусь о себе, стремлюсь только к собственному благополучию… это сухо, мертво и узко».

Бывает, он чувствует себя страшно одиноким, непонятым, никому не нужным, а иногда ему трудно даже с самыми близкими людьми — он знает, что не сможет в чем-нибудь не уступить им, он не терпит никакого насилия над своей личностью. Он страстно хочет одного — быть свободным.

Нарастает душевный

кризис. Это становится ясно для всех, кто его окружает, особенно после того, как он совершает самый неожиданный и ошибочный шаг в своей жизни…

Хотя рамки этой книги ограничены пребыванием Чайковского в Петербурге, нельзя избежать рассказа о некоторых событиях, которые произошли с ним в Москве и имели огромное влияние на его судьбу.

Одно из них — письменное знакомство, а затем и дружба с почитательницей его таланта, миллионершей Надеждой Филаретовной фон Мекк. Она не только поддержала его материально в самую трудную минуту жизни, чем спасла его, предоставив ему возможность целиком отдаться творчеству, но и в течение долгих лет переписывалась с ним. Она бережно и благоговейно хранила письма композитора, и это дает возможность узнать многие подробности его быта, его вкусы, взгляды, мысли, сомнения.

Надвигалось и еще одно событие, перевернувшее всю жизнь Чайковского. Много людей старались понять душевное состояние композитора в те дни. Мы же ограничимся только сопоставлением нескольких фактов, которые чуть не привели Чайковского к гибели. Весной 1877 года он получил письмо от бывшей ученицы Московской консерватории А. И. Милюковой: она объяснялась ему в любви. Смысл этого и особенно следующего письма заключался в том, что она покончит жизнь самоубийством, если не встретит в нем сочувствия.

Как странно казалось композитору читать эти письма в то время, когда он так был увлечен созданием музыки «письма Татьяны»!

И это, и одиночество Петра Ильича, и сильное желание его отца видеть сына женатым — все привело к тому, что Петр Ильич решил жениться, даже не познакомившись с невестой ближе, не скрывая от нее, что он совсем ее не любит.

А Антонина Ивановна Милюкова была очень далека от интересов будущего своего мужа, не знала ни одной ноты из его сочинений и не проявляла к ним никакого интереса, хотя и была пианисткой. Она была очень ограниченна, нелепые ее поступки говорили о ее психической неуравновешенности. Близким Чайковского очень скоро стали очевидными ее странности. Много лет спустя — в 1896 году — она совсем потеряла рассудок и окончила свои дни в лечебнице для умалишенных на станции Удельная близ Петербурга, где пробыла двадцать лет.

Дальше обратимся к письмам Чайковского. Даже отрывки из них рисуют картину страшного отчаяния от сделанной ошибки:

«…Как только церемония совершилась, как только я очутился наедине со своей женой, с сознанием, что теперь наша судьба жить неразлучно друг с другом, я вдруг почувствовал, что не только она не внушает мне даже простого дружеского чувства, но что она мне ненавистна в полнейшем значении этого слова. Мне показалось, что я или, по крайней мере, лучшая, даже единственно хорошая часть моего я, т. е. музыкальность, погибла безвозвратно».

Сразу после бракосочетания, которое состоялось 6 июля, надо было ехать в Петербург, чтобы познакомить жену с отцом и многочисленными родственниками. Чайковский писал брату Анатолию, приезжавшему на свадьбу и еще остававшемуся в Москве:

«…После такого ужасного

дня, как день 6 июля, после этой бесконечной нравственной пытки, — нельзя скоро оправиться… Теперь расскажу тебе все по порядку. Когда вагон тронулся, я готов был закричать от душивших меня рыданий. Но нужно было еще занять разговором жену… чтобы заслужить право в темноте улечься на свое кресло и остаться одному с собой.

…Остановились в Европейской, — очень хорошо и даже роскошно. Я съездил выкупаться, по дороге заехал на телеграф и послал телеграммы… обедали мы у себя. Вечером ездили в коляске на острова. Погода была довольно скверная и моросило.

…Сегодня погода отвратительная. Тем не менее мы с женой вечером поедем в Каменноостровский театр, а завтра хочу отправиться в Павловск».

В Павловске на даче жили Илья Петрович с Елизаветой Михайловной. Чайковскому приходилось все время притворяться, играть роль счастливого молодожена.

13 июля Петр Ильич снова сообщал брату: «Толичка, вчера был, может быть, самый тяжелый день из всех, протекших с 6 июля. Утром мне казалось, что моя жизнь навсегда разбита, и на меня нашел припадок отчаяния.

…Кризис был ужасный, ужасный, ужасный, если бы не моя любовь к тебе и другим близким, поддерживавшая меня среди невыносимых душевных мук, то могло бы кончиться плохо, т. е. болезнью или сумасшествием».

П. И. Чайковский с женой.

Вернувшись в Москву, Петр Ильич уехал один в Каменку. Но осенью снова надо было приступать к занятиям в консерватории. Чайковским овладело отчаяние, усилилась жажда свободы и возможности творить. Без этого он не представлял своей жизни. В те дни Петр Ильич был близок к самоубийству. Он написал Анатолию, вернувшемуся к этому времени в Петербург, чтобы тот срочно вызвал его телеграммой от имени Направника.

Состояние, в котором находился Петр Ильич, когда он выехал в Петербург, было близким к безумию. Анатолий, встретивший брата на платформе Николаевского вокзала, был испуган его видом, так он изменился. Остановились на Садовой улице в гостинице «Дагмара». Здесь у Петра Ильича, едва он успел войти в номер, сделался сильнейший нервный припадок, после которого он в беспамятстве пролежал около двух суток. Как только Петр Ильич немного оправился, Анатолий увез брата за границу. Перед отъездом Петр Ильич писал брату Модесту: «Модя! Я прихожу наконец в себя и возвращаюсь к жизни… Много пока не распространяюсь; я еще не настолько спокоен, чтобы написать целое письмо. Мне очень, очень горько, что не дождусь тебя здесь. Но ждать более нет сил, нужно поскорее уехать и вдали осмотреться и одуматься».

Чайковский чувствует, что надо бежать немедленно.

Окончен и московский период, начинается время странствований, переездов из города в город.

Годы странствий и исканий

Какое счастье быть властелином своего времени, принадлежать самому себе…

П. Чайковский

Уехав далеко от места, где он так страдал, Чайковский стал понемногу приходить в себя.

Анатолию надо было возвращаться в Петербург, и вместо него приехал к брату Модест.