Чебурашка
Шрифт:
На подоконнике янтарно-медовым светом сияет трёхлитровая банка с чайным грибом. На солнце его вроде нельзя держать… Я киваю и начинаю говорить. Все молчат и внимательно слушают. Жужжит и бьётся в окно муха, а я рассказываю то же самое, что уже говорил Хаблюку и точно так же, по возможности, заменяю Чебурашку иконой.
— Погоди. Но икона была у твоего дяди дома, когда там всё перевернули?
— Нет-нет, икона была уже у нас дома, — вру я. — Дядя мне её за некоторое время до этого передал.
Блин, доведёт меня это враньё
— Хм, то есть он, возможно, опасался, что за иконой могут прийти. Он был верующим?
— Не особо. Просто семейная реликвия. Редкая крестьянская икона.
— Хорошо, давай дальше.
Я рассказываю и о звонке Сантехника, и о том, что завтра должен ехать на СТО, а там получать инструкции.
— Странно, — задумывается прокурор. — Почему станция техобслуживания?
— Не знаю, — пожимаю я плечами. — Возможно, конечный пункт находится где-то поблизости.
— М-да… — трёт он шею. — Времени очень мало. Почему раньше не пришёл?
— Ну, я надеялся на капитана Шерстнёва, а сегодня увидел его с главным подозреваемым. Так я сразу оттуда и рванул к Иван Денисовичу. Просто… Я Шерстнёву доверял, мы в одном дворе живём. А тут такое…
— Шерстнёва, Андреич, не так легко подцепить, — качает головой Хаблюк.
Любопытная мимика у него. Он даже когда просит и то кажется, что крайне недоволен.
— Почему это? — удивляется прокурор.
— Так, говорят, он с Печёнкиным вась-вась…
— А я слышал что Печёнкин ваш последние денёчки работает, вроде как новый начальник ОблУВД скоро будет.
— Это знаешь, сколько раз на моём веку говорили? Его же типа при Брежневе сюда в ссылку отправили. Вот он сейчас на коне, как пострадавший от произвола Щёлокова. Думаю, если его и уберут, то только на повышение. У него в Москве лапа волосатая.
— Ну, и шут с ним. Нам это неважно. Мы будем исключительно в рамках закона действовать. Хорошо. Значит, времени у нас нет… Ладно, есть у меня соображения кое-какие…
Хаблюк выбрасывает меня у «Кристалла», а сам едет сдавать машину. Проходя мимо дома своей англичанки, я останавливаюсь и пытаюсь вычислить её окна. Вспоминаю нашу последнюю встречу, и у меня возникает порыв подняться к ней, вот так, без звонка, внезапно и… Но я вовремя притормаживаю и иду мимо.
Времени уже много, а проблема с «запорожцем» остаётся нерешённой. Захожу в телефонную будку и набираю номер Наташки Лутковой.
Трубку снимает отец, судя по всему.
— Здравствуйте, — говорю я. — Это Артём Костров, я учусь в параллельном классе с Наташей. Вы не могли бы её к телефону пригласить?
Думаю, эта фраза вместо стандартной «здрасьте, а Наташу можно?» произведёт благоприятное впечатление. На том конце провода повисает пауза.
— Да, Артём Костров, — наконец, обретает дар речи её родитель, — одну минуточку.
— Алло? — раздаётся удивлённый голос Наташки.
—
— Да, Артём, здравствуй, — говорит она и судя по тому, насколько скованно звучит её голос, она, вероятно, находится под прицелом родительских глаз.
Это не слишком здорово.
— Наташ, ещё же не поздно, что такое? Тебе, что парни вообще не звонят что ли?
— Ну, почему? — старается говорить она более непринуждённо.
— Потому что, похоже, тебя сейчас отец гипнотизирует.
— Да, — соглашается она. — Это довольно необычная ситуация, но именно так это и выглядит.
— Ну, хорошо, расслабься, не веди себя так будто у нас с тобой любовь, причём далеко не платоническая.
— Что?!
— Сделай вид, что я из комитета комсомола и звоню по поводу мероприятия, посвящённого первому сентября. Агитбригада, во, точно! Скажи, что не можешь, потому что у тебя день рождения.
— Костров, ты с ума сошёл? — тут же врубается она. — У меня же первого числа день рождения. А во сколько эта твоя агитбригада? Почему сразу первого-то? Ещё и поучиться не успеем и сразу агитация.
— Успокоился родитель?
— Ну… вроде бы, — отвечает Наташка. — Не совсем пока.
— Хорошо. А теперь думай, как мне тебя увидеть. Мне нужно с тобой срочно встретиться. Не про агитбригаду, но тоже по делу.
— Ну, что за дела?
— Молодец, — усмехаюсь я. — Актриса. Мастер эзопова языка. Можно к тебе прийти? Я могу быть минут через пятнадцать. Или даже через десять. Или тебе удобнее выйти во двор?
— Ну… — задумывается она. — Если погода будет хорошей, то лучше, конечно на свежем воздухе.
— Думаю, через десять минут погода всё ещё будет хорошей.
— Но для репетиции время неподходящее.
— Это правда. Но ты можешь сбегать к какой-нибудь соседке. Например, я через пару минут перезвоню, а ты пока покрутись у телефона. Снимешь трубку и скажешь, что пойдёшь на минутку к какой-нибудь Таньке или ещё кому-нибудь.
Так мы и поступаем. Я перезваниваю и бегу к ней во двор. Она живёт в доме рядом с драмтеатром. Только в котором именно? Блин. Тут вокруг несколько больших домов. Можно, конечно, позвонить Вике и уточнить, но это будет означать смертный приговор. Вика как собака на сене. Ладно, вроде в том, где галерея…
С домом я угадываю.
— Ты чего?! — таращит глаза Луткова. — Прям Штирлиц настоящий, отца моего переполошил.
— Да как? Я очень вежливо с ним говорил.
— Он сказал, чтобы я обязательно его с тобой познакомила. Он ещё ни разу не разговаривал с юношей, обладающей такими манерами.
— Ой, да ладно, откуда он знает про мои манеры? Может, я в носу ковыряюсь?
— Серьёзно? — хмыкает она. — Это не очень приятно, но если поработаешь над собой, то сможешь отучиться. А папа у меня культуру речи преподаёт в «культуре». Еслив чё.