Чебуреки, или Похождения Линейкина-сына в калошах без зонтика
Шрифт:
Посмотрев маленькие калоши, мама попросила:
— Теперь дай побольше. Во-он те, что лежат в углу…
— Брак, — сонно сказала Дуся. — Их никто не берет…
— Ничего, — упрямо возразила Ромкина мама. — Покажи.
Калоши оказались подходящего размера. Самые обыкновенные, разве что сзади у них белые пупырышки. Это даже красиво и удобно: не спутает в школе с чужими.
— Заверни, Дусенька, получше! Это сыну… — и она пошла к кассе.
Переваливаясь под тяжестью сумок, мама шла домой с подарками.
Кузьма Кузьмич сидел за столом. Несколько раз он делал «джик-джик». Так Линейкин-младший называл арифмометр. Сделал «джик-джик» и откинулся на спинку стула.
Когда ровно двенадцать с половиной лет назад родился Ромка, Кузьма Кузьмич был счастлив. Ромка — наследник лучших традиций великого рода Линейкиных. Фотография главы рода столяра-краснодеревщика дедушки Кузьмы висела на видном месте в однокомнатной квартире Линейкиных. Дед был в косоворотке, на груди красовалась медаль за честный труд. Папа всегда говорил, что и у Ромки когда-нибудь будет такая медаль, учи он хорошо уроки.
В бухгалтерии калошной фабрики, где работал Кузьма Кузьмич, было тихо. Линейкин-папа сделал еще несколько раз «джик-джик» и снова задумался о житье-бытье.
Неприятности у Линейкина-старшего начались недавно. Его вызвала в школу Ромкина классная руководительница и математичка. Варвара Ванна загибала пальцы: подрался — один раз, удаляли из класса — два раза, списывал алгебру два раза. На уроки опаздывает. Кроме того, читал на уроке газету — один раз. И вообще он троечник. А это без трех минут двоечник.
У папы от растерянности забегали глаза, и на щеках появились красные пятна. Вот тебе и счастье родителей, надежда семьи! Роман Кузьмич Линейкин катился, как сказала учительница, по наклонной плоскости. Отец тут же представил себе эту наклонную плоскость. Она выходила из окна на втором этаже школы, где он разговаривал с учительницей, пересекала улицу и упиралась в дверь отделения милиции, что находилась на улице Ермушкиной чуть наискосок от школы. Ромка садился на наклонную плоскость и, протирая почти новые брюки, ехал туда, прямо в отделение.
— А еще недавно, — сказала Варвара Ванна, — был тихим ребенком…
— Что же мне теперь делать? — жалобно спросил папа, будто это он раз подрался и два раза списал.
Варвара Ванна доверительно нагнулась к Линейкину-старшему:
— У вас есть телевизор?
Кузьма Кузьмич поразился проницательности учительницы:
— Есть! — испугался он. — Есть, есть…
— Так вот… Если хотите, чтобы ваш сын вырос человеком, — выключить! Пусть занимается…
После разговора с учительницей отец решил отказывать себе в футболе, лишь бы Ромка учился. И еще каждый вечер он начал проводить с Ромкой воспитательные беседы.
— В школе был?
— Был.
— Не
— Нет.
— Из класса не удалялся?
— Нет.
— Газету на уроке не читал?
— Нет.
— Алгебру, подлец, не списывал?
— Да нет же!
Ромка говорил истинную правду, особенно в те дни, когда алгебры не было и он списывал задание по-русскому.
— То-то!.. — успокаивался отец. — Вот погляди на дедушку: он никогда не дрался, не удалялся, не списывался. То есть я хотел сказать, не списывал. И вот, пожалуйста, — медаль за честный труд! А ты…
— Что я?..
— Гордости у тебя нет! О родителях ни шиша не думаешь…
Обидно Кузьме Кузьмичу: сын его не хватает звезд с неба. Неужели и не схватит? А ведь родители ничего для ребенка не жалеют. На день рождения — всегда новые калоши. Носи на здоровье!..
Прозвенел звонок. Рабочий день на калошной фабрике кончился. Линейкин-старший снял черные нарукавники, аккуратно сложил, спрятал в сейф и пошел домой. Сегодня по телевизору футбол, а у Ромки день рождения.
Ромашка Линейкин — человек самолюбивый и глубоко несчастный. Ну, почему все его стыдят? У тебя то, у тебя се. Ни то ни се. И мама, и папа, и Варвара Ванна, и даже Аленка — все его пилят и стругают. Да ведь он бы мог знаете что? Просто ему не везет.
Вот, пожалуйста: калоши Ромка ненавидел с пеленок. Как только начал ходить, ему стали обувать калоши. Рос он — и росли калоши. Старые сменялись новыми.
— Носи, носи! — умиленно говорила мама, поднимая к небу указательный палец. — Калоши — залог здоровья.
Ромка пошел в школу — и калоши пошли. Ромка к приятелям — и калоши туда. Сколько раз Ромка старался забыть их где-нибудь! Но предусмотрительные родители чернильным карандашом выводили на красной подкладке инициалы «Р. Л.», и калоши находились.
Когда Ромке становилось невмоготу и он начинал канючить, мама вставала в позу актрисы и с чувством произносила:
— Ромашка, если ты меня любишь, надень, пожалуйста, калоши!
Мама называла его так, когда хотела быть особенно ласковой. Она понимала, что ласковому слову не может противиться никто, даже собственный сын.
И Ромка надевал. Он мужественно выполнял свой сыновний долг и чувствовал себя глубоко несчастным…
В квартире раздался звонок.
— Открой скорей маме! — крикнул голодный папа.
Ромка отпер дверь и увидел маму. Он взял у нее сумки и отнес на кухню. Не отнесешь — мама будет пилить полчаса.
Мама вошла вслед за ним и поцеловала сына в ухо. Уши у Ромки торчали с детства. Мама привыкла поглаживать их и целовать, хотя это и не помогало.
— Поздравляю тебя! — сказала она.