Чеченский детектив. Ментовская правда о кавказской войне
Шрифт:
— Часа полтора, — с набитым ртом промычал тот.
— Хорошо, — глотнув холодной «Балтики», вытянул ноги Бес.
— Смотрю я на тебя, Бес и завидую, — Костю ещё не отошедшего от смертей, коробило вечно кайфующее состояние Бескудникова, — на балдеже постоянно, по хер всё.
— А чего загоняться-то? Костян? — Бес поставил бутылку на стол, — что изменится-то? Тара воскреснет? Или Крылов?
Он посмотрел на Долгова и Рябинина, рассчитывая на поддержку. Те, не желая ввязываться в назревающий спор, молча
— Бл… ь, хотя бы молча свой пофигизм демонстрируй, — Костя нервно вытер жирные пальцы о салфетку, — я до сих пор, когда на Сашкину кровать смотрю, комок у горла чувствую.
— Вот я тебе и говорю, не хер сейчас эмоциям волю давать. Загонишься и приплыл, работать не сможешь. Мне поверь, я тебя старше.
— Я с тобой спорить не буду, мудрый ты наш. В сопли, конечно, впадать ни к чему, но, бл…, вот эти яйца наружу, да бухалово пивное к работе тоже ни хрена не располагает.
— Так мы ж работаем! — Бес усмехнулся, — или тебя цепляет, что я пива засадил?
— Проехали… — буркнул Костя.
Он уже понял бессмысленность и бесполезность затеянного спора. Да и Беса все видели насквозь, под напускной бравадой тот просто старался скрыть свои страхи и, те же, сопливые эмоции. Вот только делалось это с излишними понтами.
— Серёга, как думаешь, у Вани встреча с Исой даст чего? — решил заполнить возникшую паузу Саня Долгов.
— Главное, чтобы Ваня ему задачу поставил, макнул в солонку пучок зелени Рябинин, — а там я сам с Исой буду общаться… Твой-то не объявлялся? — повернулся он к сидящему рядом Катаеву.
Костя молча помотал головой. Настроение окончательно испортилось. Мало того, что «человек» на встречи не является, так его, пока правда только он, подозревают в нападении на опергруппу. Ещё и «волыну» ему отдал. Совсем тошно.
— Дай Бог если тема срастётся, — имея в виду обмен, покрутил указательным пальцем в воздухе, Рябинин, — сразу же плотно садимся на нападение на наших…
— Массовые обыски, повальные аресты, — усмехнулся Катаев, — есть у меня одна мысль, пока не сформировалась…
— Какая? Сказать не можешь? — Долгов нетерпеливо встал, мясо он уже смолотил, всматривался в цены на чебуреки и хычины.
— Неа… Боюсь вспугнуть, — полив последний кусок мяса кетчупом, Костя отправил его в рот.
Саня пожал плечами и пошёл к шашлычнику. Определился — пара разогретых хычин с собой. Бес допил пиво, деликатно рыгнул и подмигнул Катаеву. Мол, не дуйся:
— Пойду ещё одну закину.
— Не нажрись опять, — послал шпильку ему в спину Рябинин.
— Я сам не пью, а пьющих презираю, — не оборачиваясь, ответил тот.
Катаев, чувствуя в животе сытую тяжесть, вспомнил чьё-то изречение: «Сытость располагает к покою, а покой ко сну». Самое время.
— Я на полчасика, кемарну, — для порядка пробормотал он и полез
В гости ехать не пришлось. Сами приехали. Возвращавшиеся из Шали Али с Сулейманом, приметили оперской УАЗ и, немного проскочив по инерции, развернувшись, подъехали к шашлычной. Сулейман сообщил, что сегодня обмена не будет, а вот завтра с утра он едет в Шали, рассчитывая всё закончить. Смысла возвращаться на базу не было и Рябинин, подстраховавшись «Визирю» по рации, решил ночевать, согласившись на приглашение к Сулеймана.
Катаев проснулся, когда УАЗ, бренча составными, переезжал мост, ведущий в район Гудермеса, именуемый Западный Берлин. Увидев, что Костя перешёл из горизонтального положения в вертикальное, Долгов коротко рассказал ему новости, «порадовав», предстоящей ночёвкой у «трупоеда».
— Машину за автобус загоняйте! — распорядился Сулейман, когда УАЗ вкатился в распахнутые ворота двора. Сын Сулеймана Али, оставив «шестёрку» во дворе, махал рукой, указывая направление заезда.
— Атдахнуть, навэрна, с дароги? — дождавшись, когда все покинут машину, спросил Сулейман.
— Девок нету? — нахальный Бес, наплевательски относившийся к мусульманским традициям, изобразил руками гитару.
Ни Али, ни Сулейман не повели бровью. Секунду помолчав, Али, цокнув языком, отрицательно помотал головой.
— Мы дыля выс в гостэвом домике всё приготовили, — взяв Рябинина под руку, повёл его Сулейман ко второму, под тип дачного, дому, — атдахнёте с дороги, паспите, видэо пасмотритэ… Жэнщины пока чай-май прыготовят… К вэчеру баранину прыготовят…
Домишко оказался уютным. Чистенький и аккуратный. Из-за широких оконных проёмов его комнаты, залитые солнечным светом, казались курортными номерами. Косте же этот дом напомнил летнюю дачу — две небольшие комнаты и, что-то типа гостиной с широкоэкранным телевизором, располагали к ленивому времяпровождению. А дурманящий аромат вишнёвого сада, создавал фон мирного и беспечного выходного дня. Опера замешкались при входе, не зная разуваться или нет. Ковры, пусть и не персидские, выстилали свежевымытый пол.
— Прахадитэ, прахадитэ… Можна нэ разуваться, — заметив заминку, сказал Али, — жэнщины убэрутся патом…
Сулейман, поручив распорядительные функции сыну, откланялся.
— Вот тут, кароч, фильмы всякие, — Али похлопал по стопке видеокассет в телевизионной тумбочке, — «Гыладиатор», там, «Шафт»…
— В халадильнике, — перешёл он на другую половину гостиной, — минэралка, сыр, там, зэлень…
— Пятизвёздочный уровень, — после серых бетонных стен, увешанных оружием и железных двухярусных коек, покрытых армейскими одеялами, Костю, как и всех остальных умиротворила обстановка гостевого дома.