"Чего изволите?" или Похождения литературного негодяя
Шрифт:
А стоит ли продолжать? — спросит недоуменно иной читатель. — Надо ли связываться с эдаким мелким народцем? Ведь среди них нет ни одного героя или центрального персонажа. Да разве они задавали тон в литературе прошлого века или определяли течение жизни? Нет, не они, иначе бы жизнь и литература давно омертвели.
А продолжать все-таки стоит!
Конечно, лучше взять в герои героя. Так нередко поступали и писатели, и читатели. Но пока в жизни и литературе существуют подлецы и негодяи, нельзя уходить от борьбы с ними, негоже прятать голову под крыло, делая вид, что плохое, может быть, не столь уж плохо, что стоит дунуть — и оно вдруг улетучится как дым, не затронув основ добра. Образец, положительный пример — хороший стимул для общественного прогресса и личного самосовершенствования.
По этому пути в свое время пошли многие русские писатели прошлого столетия. Один из них — Гоголь, писавший в первой части «Мертвых душ»: «Очень сомнительно, чтобы избранный нами герой понравился читателям… Весьма многие дамы, отворотившись, скажут:,Фи, такой гадкий!” Увы! все это известно автору, и при всем том он не может взять в герои добродетельного человека… Потому что пора наконец дать отдых бедному добродетельному человеку, потому что праздно вращается на устах слово „добродетельный человек”; потому что обратили в лошадь добродетельного человека, и нет писателя, который бы не ездил на нем, понукая и кнутом и всем чем попало; потому что изморили добродетельного человека до того, что теперь нет на нем и тени добродетели, а остались только ребра да кожа вместо тела; потому что лицемерно призывают добродетельного человека; потому что не уважают добродетельного человека. Нет, пора наконец припрячь и подлеца…»
По этому пути хотелось бы пойти и в нашем — читательском — случае.
Есть и еще один довод в пользу того, что разобраться с семейством Загорецких — Очумеловых все-таки стоит. Классики дружно свидетельствуют, что его роль в жизни и литературе далеко выходит за рамки бытового конформизма, поисков личной выгоды и благополучия. Хамелеонство (а для исследования этого феномена русская литература целенаправленно потратила не менее ста лет) стало для многих жизненной позицией, формой существования. А это не только страшно само по себе, но и чревато далеко идущими общественными последствиями. Угодничество, идейное и нравственное примиренчество, чинопочитание, благонамеренность, социальная и духовная бескостность, равнодушие, вся атмосфера «умеренности и аккуратность" — та питательная почва, на которой произрастают злые цветы политического бесправия, начальственной вседозволенности, унижения личности, бюрократизма, бездумного администрирования. Что, разве все это осталось в том веке, не сказалось на самочувствии прошедшего сквозь революцию народа и не докатилось, безобразно приумножившись, до наших дней? Нет, нет и нет!
Вот тому несколько подтверждений.
Начало нашего века. Сложная политическая и духовная обстановка в стране. Борьба партий, мнений, жизненных позиций. И такие оценки: «Молчалины демократии», «…традиционная молчалинская мудрость либералов — проповедовать сдержанность», «…продолжение существования Думы вовсе не зависит от вежливости, осторожности, бережливости, дипломатичности, тактичности, молчаливости и прочих молчалинских добродетелей», «балалайкинско-молчалинское преуспеяние», «Балалайкины российского либерализма», «либеральный Балалайкин», «Балалайкин-Троцкий», «земский Балалайкин», «редакционный Балалайкин», «Балалайкины буржуазного либерализма». И еще: «…верхи мелкобуржуазных политиков несомненно заражены… кадетским духом предательства, молчалинства и самодовольства умеренных и аккуратных мещан или чиновников». И последнее: «Копните либерального российского буржуа, скажем мы, и найдете одетого в новенький мундир урядника.» Все эти оценки принадлежат усерднейшему почитателю русской классики, усмотревшему в писательских открытиях глубокие общественные язвы, — В. И, Ленину.
Иное свидетельство. 1924 год. Выходит в свет повесть А. Н. Толстого «Похождения Невзорова, или Ибикус». Семен Иванович Невзоров — прямой наследник Загорецкого — пережил трудные времена: революция, гражданская война, разруха, бандиты, анархисты, монархисты, эмигранты; мотало его по городам и весям России и Украины, забросило в Турцию. Он был скромным чиновником, служившим «без прогулов, добросовестно, как природный петербуржец», затем стал казначеем в банде атамана Ангела, осведомителем
«Разумеется, — признавался читателю автор жизнеописания Невзорова, — было бы лучше для повести уморить Семена Ивановича… Но ведь Семен Иванович — бессмертный… Он сам — Ибикус. Жилистый, двужильный, с мертвой косточкой, он непременно выцарапается из беды, и — садись, пиши его новые похождения. В ресторане у Токалиана Семен Иванович сам… рассказал свою дальнейшую судьбу. Заявил, что он — король жизни… Я нисколько не сомневаюсь в словах Семена Ивановича».
Вот видите, пробился представитель семейства хамелеонов сквозь жизненные бури и не только уцелел, но и приосанился. Кто скажет, как его остановить?
Подтверждение последнее, но не окончательное. 21 ноября 1987 года в газете «Правда» было напечатано интервью с Олегом Табаковым, популярным артистом театра и кино, сыгравшим роль Балалайкина в телеспектакле по мотивам сатиры Салтыкова-Щедрина «Современная идиллия». Размышляя об этой постановке, О. Табаков и журналист Л. Курин закономерно вышли за литературно-театральные рамки, увидев в образе оборотистого враля-адвоката серьезнейшее социальное явление, острота которого не только не притупилась за прошедшее столетие, но, напротив, обозначилась явственнее именно в наши дни.
«„Подходящий человек”,— считает Олег Табаков, — вот ключ к разгадке Балалайкина. Тут и происхождение его, тут и объяснение, почему так живуч… Балалайкин очень легко трансформируется, переодевается, меняет маски, поворачивается на сто восемьдесят градусов. На нашей памяти Балалайкин высмеивал мушку-дрозофилу, а заодно и генетику. Потом он с важным видом знатока стал рассуждать о пользе генетики, хотя в ней — ни ухом, ни рылом. Когда на берегу Байкала ставили заводы, Балалайкин восхвалял очаги индустрии, когда же общественность стала сильней и активней отбиваться от натиска технократов, Балалайкин стал кричать надрывнее всех о защите легендарного чудо-озера. В свое время он восхвалял прожект поворота северных рек как проект века, а сейчас хихикает и над поворотом, и над отворотом. Ему лишь бы похихикать, лишь бы потереть потные ручки… Балалайкин очень чуток к барометру общественного мнения. В этом ему не откажешь. Но он начисто лишен гражданской позиции, убежденности, стойкости, не говоря уж о принципиальности. Ему все равно, кого хвалить, кого ругать и за что хулить, за что хвалить. Лишь бы по моде, лишь бы попасть в конъюнктуру, лишь бы, в масть”. Он — перевертыш…»
Видите, как оборачивается дело — я же предупреждал, что не так прост этот бытовой хамелеон Очумелов. Вот и оказалось, что знаком-то он нам давно, как и его родня, а знать их по-настоящему мы не знаем. И потому не осознаём в полной мере величины общественной и нравственной опасности, которую таит в себе хамелеонство. Да что говорить — обернитесь вокруг себя, присмотритесь повнимательнее. Нет ли кого из наших друзей рядом? Нет? Значит, плохо смотрели! Давайте все-таки перечитаем классику, а потом оглянемся еще раз…
МОЖНО ЛЬ ПРОТИВ ВСЕХ!