Чего мужчины не знают

Баум Вики

– Если фрау Рупп невиновна, тогда для нее слишком тяжело даже самое легкое наказание, – сказал наконец Дросте, все еще глубоко погруженный в свои мысли.

– Но ведь ты говоришь, что она созналась? – с легким удивлением заметила Марианна.

– Совершенно верно, – ответил Дросте, встал и ушел. Марианна изумленно посмотрела ему вслед, тихонко свистнула и направилась на поиски компании для бриджа.

Не думая ни о чем, Дросте снова вошел в танцевальную залу. Раздражение, вызванное в нем бесплодным днем в суде, смешивалось с раздражением по поводу пустого вечера, в клубе… Неожиданно он вспомнил книгу о случаях умышленного отравления, о которой совсем забыл и которую хотел теперь просмотреть. Он вошел в залу с намерением найти Эвелину и отправиться с ней домой, обратно к своим документам и справочникам. Но Эвелины не было видно. Как-то смутно его утешило то обстоятельство, что она больше не принуждает себя

таскать потеющего иностранца по переполненному залу. И тут, стоя в дверях, он вдруг совсем забыл об Эвелине. В то время, как он глядел на многочисленные хорошо одетые танцующие пары, перед его мысленным взором вдруг предстала фрау Рупп расплывшаяся женщина, приближающаяся уже к сорока годам, с сухими, песочного цвета волосами и веснушками на широком плоском носу, с испорченными работой руками, беспокойно сложенными на тяжелом, беременном животе.

Она была вежлива и услужлива, никогда не уклонялась от дачи показаний и только старалась помочь неуклюжему судопроизводству. Ее показания, которые она давала тихим голосом, были ясны, кратки и точны. У Рупп было четверо детей, и она ожидала пятого. Ее муж был без работы уже полтора года.

– А мужчине совсем не полезно сидеть на пособии безработного, – заметила она, говоря об этом.

Вся семья жила в одной комнате и кухне, и мать мужа, больная и очень неприятная старуха, жила с ними до самого убийства. Фрау Рупп была непривлекательной особой, но она пользовалась хорошей репутацией. Она скребла и чистила, и шила, и ходила стирать в чужие дома, чтобы заработать что могла. Она была одним из лучших образцов придавленного судьбой человека, и тем не менее, она не отступала от своего показания, что она отравила свою свекровь.

Дросте был недоволен сам собой. Было очевидно, что он так затягивает процесс только потому, что испытывает совершенно не профессиональное чувство страха перед вынесением приговора, в то время как он сам чувствует себя настолько неуверенно. Мысли об этой Рупп все время преследовали его, все время он видел перед собой ее тяжелое, невыразительное лицо, обвисшее под влиянием беременности, слышал ее низкий, чуть-чуть хрипловатый голос и неуклюжие слова, в которые она облекла свое самообвинение.

– Так я и говорю, должно быть я положила всю крысиную отраву в суп одним разом, чтобы у нас был наконец покой, потому что со старухой был просто ад и ничего другого…

В течение трех последних ночей Дросте должен был принимать веронал, чтобы отдохнуть от фрау Рупп. Дело становилось для него мучением. Он начинал чувствовать, что и сегодня вечером также не сможет заснуть.

– Тебя ждут около карточного стола, произнесла за ним Марианна. Или, может быть ты сделаешь мне честь и потанцуешь со мной?

– Ты же знаешь мои фокстроты, – сказал он, но так как она стояла так близко к нему, и так как красный шелк ее платья задевал его колени, он в конце концов взял ее за талию и рассеянно начал танцевать.

– Не так плохо для судьи, – лукаво сказала Марианна.

Тем временем, – может быть под влиянием ритма танца он нашел слова, чтобы сформулировать свои мысли.

– Для судьи есть два смертных греха, – начал он. Один – это отпустить на свободу виновного, другой – осудить невинного. Я не знаю, который из них является худшим для человека, по своей профессии обязанного охранять интересы правосудия.

Он сделал еще один тур вокруг комнаты в полном молчании, глубоко погруженный в свои размышления.

– И я чувствую, что в этом проклятом процессе я совершу оба эти греха, – неожиданно произнес он.

Марианна резко остановилась.

– Но ради самого Бога, кто-же мог сделать это, если не фрау Рупп? – спросила она взволнованно.

– Конечно, муж, – вполголоса ответил судья.

– Почему ты так думаешь? Разве против него есть улики?

– Нет, ничего. Это то и сводит меня с ума. Где Эвелина? Я еду домой.

– Ах, оставь Эвелину в покое! Ты обращаешься с нею как нянька. Ты уничтожишь в ней всякую уверенность в себе. Лучше расскажи мне об этой Рупп. Дросте прекратил танец и начал говорить прежде даже, чем они достигли террасы.

– Ты только представь себе, Марианна. Их семеро, в одной комнате, в подвале: муж, жена, четверо детей и свекровь. Когда он женился на ней, она уже родила от него двоих детей. Он был красивым уличным парнишкой, разносчиком в мясной, из тех пареньков, которые притягивают в мясную всех окрестных служанок, как только тех посылают за сосисками. Он выглядит как трубач из курортного оркестра. Фрау Рупп была одной из этих служанок. По-видимому, она обожает этого человека и чувствует, что обязана вечно благодарить его за то, что он не только соблазнил ее, но также и женился на ней в довершение всего. С самого начала тут не было ничего, кроме нужды, детского рева и нищеты. Молоко выкипело. Детские пеленки

развешаны на печке для просушки. У детей коклюш. А ее мужу стоить лишь посмотреть на нее, чтобы она снова забеременела. В квартире сыро и в окна не видно ничего, кроме башмаков тех людей, что проходят мимо, под солнцем. С самого начала им не хватало на жизнь, а тут еще муж потерял работу. Нельзя даже сказать, что это его вина. Он не крал, он не пил, за исключением праздников и торжественных случаев, он не ссорится с людьми и даже не бьет свою жену. Фрау Рупп описывает его с самой лучшей стороны, что не мешает ему производить в высшей степени неприятное впечатление. Мужчина, сидящий дома, без работы, ужасное несчастье. Он быстро деградирует и теряет свое общественное положение, как в своих собственных глазах, так и в глазах других людей. Он несчастен, и его простая натура младшего мясника позволяет ему проявить свое настроение, только вымещая это настроение на семье. Но окончательным адом их жизнь становится тогда, когда к ним переезжает свекровь. Старая мамаша Рупп олицетворенный дьявол. Она гордится тем, что знала лучшие дни, когда у нее была собственная лавка. Теперь, когда ее сын больше не может поддерживать ее, она переезжает к ним со всеми вещами, и тут-то начинаются скандалы. Она презирает простую служанку, на которой женился ее замечательный сын. Она занимает место фрау Рупп в комнате, около плиты, в глазах детей и мужа. Фрау Рупп делает все, что может. Она стирает, моет, работает и немного зарабатывает, у нее случаются выкидыши, она истекает кровью, но все-таки работает дальше, стареет, истощает себя и превращается в пугало. Она ревнует к старухе. Она борется за своего мужа. Но у старухи есть один козырь на руках – ее завещание. У старой мамаши Рупп есть страховой полис, который в случае ее смерти принесет тысячу марок. Для Руппов в их подвале это целое состояние. Фрау Рупп мирится с очень многим из того, что ей приходится выносить, от ее свекрови. Она уступает ей свою кровать, а сама спит на скамейке в кухне, а когда дети не дают ей заснуть, она коротает время мечтая о смерти старухи. У старухи какая-то внутренняя болезнь, но она не умирает. Она живет из простого упрямства и ради того, чтобы насолить им. Она изнуряет фрау Рупп своими болями, неаппетитными симптомами своей болезни, своими требованиями, но она не умирает. Фрау Рупп снова беременна, но пока жива старуха, нет места еще для одного ребенка, нет денег на роды, нет денег даже на аборт. Фрау Рупп вовсе не сходит с ума. Только не выдерживают ее нервы. Она покупает пакетик крысиной отравы и высыпает его в суп, приготовленный для старухи. Старуха умирает. Все было бы хорошо, если бы страховая компания не начала задавать вопросы, не начала бы расследования, не стала бы возражать против свидетельства о смерти и указывать на то, что отсутствие врача во время смерти старой женщины является подозрительным. Производится вскрытие и находят мышьяк. Фрау Рупп сознается. Она проводит четыре месяца в предварительном заключении и теперь уже на восьмом месяце беременности. Он остановился и взглянул на свои руки. Они с Марианной были как будто на необитаемом острове. Все остальные танцевали, смеялись и флиртовали.

– Не знаю, можешь ли ты представить себе всю эту картину, – в легком смущении прибавил он. Марианна задумчиво, с выражением глубокого уважения, глядела на него.

– Я не даром изучала в течение пяти лет постройку домов, предназначенных под мелкие квартиры, – небрежно заметила она, не сводя глаз с Дросте. – Но если она вообще созналась, то чем-же твое затруднение? Жалость? – Жалость? Судья не должен испытывать жалости. Нет. Мое затруднение в том, что обвиняется также и ее МУЖ Как он, так и фрау Рупп утверждают, что он не имел понятия об этом деле. Я сомневаюсь в этом. Муж всегда прекрасно знает, что делает его жена. Я не могу выпустить его, если…

– Незавидная обязанность защищать в этом деле интересы страховой компании, неожиданно сказала Марианна.

Дросте передернуло от этого внезапного выпада. Он чувствовал себя гораздо приятнее, описывая жизнь семьи Рупп.

– Не понимаю, почему я не женился на тебе, Марианна, – сказал он, к собственному удивлению.

Теперь Марианна смотрела вниз, на его руки.

– Можешь поблагодарить за это судьбу, – ответила она. – Брак с женщинами, подобными мне, страшно действует на нервы.

– Брак с какой-бы то ни было женщиной всегда действует на нервы, – быстро ответил Дросте и сейчас же пожалел о своих словах. «Как несправедливо по отношению к Эвелине подумал он». Беспомощность и нежность Эвелины будили в нем самые глубокие чувства. Он почувствовал, что глаза Марианны устремлены на него со странно проницательным и испытующим выражением. Он опять замолчал. Она взяла его под руку и повела в карточную комнату.

– А теперь ты будешь играть в бридж, пока тебе не захочется спать, и ты не позабудешь про фрау Рупп, – строго приказала она.