Чего не видит зритель. Футбольный лекарь №1 в диалогах, историях и рецептах
Шрифт:
– Я должен играть! Это необходимо!
Однако в то, что он сможет появиться на поле, я не верил. Но что делать? Не надеясь на успех, сделал новокаиновую блокаду. Шестернев, представьте, все-таки сыграл за сборную. И двигался так, что я просто-напросто отказывался верить собственным глазам. Алик не только не хромал, он действовал четко, безошибочно – словом, был лучшим в линии обороны. После матча Шестернев искренне удивлялся:
– Как сумел отыграть, доктор, не понимаю! Вроде и боли особой не чувствовал…
Не чувствовать боли, а точнее, уметь ее превозмогать, забывать о себе, полностью отдаваться борьбе –
Еще больше мы по-товарищески сблизились на первенстве мира-1970 в Мексике. В ту пору армейский дуэт Шестернев – Капличный успешно выступал как в клубе, так и в сборной. На меня Алик с самого начала произвел хорошее впечатление общительностью и особой, свойственной исключительно волевым людям уравновешенностью. Я уж не говорю о благожелательности и понимании, с которыми этот один из ведущих игроков сборной относился ко мне – напомню, неопытному в ту пору футбольному доктору.
– Чем вас, уже не как врача, а болельщика со стажем, поразил Шестернев?
– Будучи центральным стоппером он обладал реактивной скоростью. Эту способность он принес в футбол из прежнего спортивного увлечения – легкой атлетики, где предпочитал «гладкий» спринт. Скорость по праву считалась огромным его «плюсом», с лихвой компенсировавшая те немногие «минусы», которые имелись в его игре.
Убежать от Алика было почти невозможно. Подхватив мяч, он часто и успешно подключался к атаке. Жаль только, что в конце рейдов порой вдруг утыкался в чужую штрафную. И тогда, конечно, вряд ли мог предложить что-либо интересное форвардам. Зато в «зоне своего основного внимания» – в защите, Шестернев был Эйнштейном: без запинок читал игру самого изощренного, самого высокого уровня, что обычно позволяло ему вовремя занять наиболее оптимальную позицию.
Вы, вероятно, помните, что тогда очень популярно было держать в линии обороны «чистильщика», или, как его называли изобретатели этого амплуа – итальянцы, «либеро». Так вот в этом качестве Алику не было цены!
– Его при вас избрали капитаном сборной?
– Да, повязка перешла к нему от Валерия Воронина. Это произошло весной 1966-го, во время встречи сборных Швейцарии и СССР. Алик эту повязку «обжил» в турне по Южной Америке, куда он, между прочим, поехал в преддверии своей женитьбы. Избранницей нашего «либеро» № 1 стала фигуристка Татьяна Жук, сестра известного тренера Станислава Жука.
Тут сегодняшнему читателю надо разъяснить, что за рубеж мы тогда выезжали из страны, «уверенно вступившей в период развитого социализма», который почему-то уживался с устойчивым дефицитом на все, что именовалось «для дома, для семьи». На Западе с этим проблем не было. На что-то даже наших весьма скромных валютных суточных хватало.
Поэтому было трогательно наблюдать, как приспособленный природой совсем для другого Шестернев на досуге мучительно носился по магазинам и с мыслью о будущем семейном гнезде подбирал подарки своей без пяти минут супруге. Так что она не зря потом встречала его во Внукове.
Далее, вплоть до 1970-го, мы регулярно общались на сборах и матчах главной команды страны. Шестернев тогда был ненамного старше меня, так что общались мы запросто, как давнишние друзья-сверстники. Все портили только, увы, неизбежные в большом спорте травмы.
Одна
Поэтому главный тренер Гавриил Дмитриевич Качалин в своей обычной интеллигентной, тактичной манере попросил меня:
– Понимаю – случай очень сложный. Но, если можете, постарайтесь вернуть Шестернева в строй…
В том, чтобы постараться, вопроса не было. Иное дело, каким я тогда арсеналом располагал: крошечный физиотерапевтический аппарат, более чем скромный набор медикаментов. Срочно требовались гепариновые повязки. А у меня имелся лишь тюбик мази.
Однако мне повезло: с нами в отеле жили аккредитованные немецкие журналисты. С одним из них, несмотря на строгое предупреждение ответственных товарищей под коллективным псевдонимом Дзержинский, я подружился. Журналист оказался приличным, коммуникабельным парнем. Скорее из вежливости, чем по факту, он высоко оценил мои весьма скромные познания в немецком. А это в свою очередь помогло преодолеть языковой барьер и худо-бедно беседовать на разные темы.
Узнав о травме Шестернева, иностранец принял эту весть близко к сердцу, стал уточнять, чем можно помочь. Я тут же выпалил, что для успешного лечения срочно нужно то-то и то-то. Вскоре – даже не заикнувшись об оплате – журналист передал мне аж коробку необходимых мазей.
– А ваше личное досье в компетентных органах впоследствии не распухло за счет анонимок по поводу «несанкционированного общения с иностранцем»?
– Нет, в данном случае обошлось. Зато малоприятное продолжение имела другая история. На том же чемпионате один из репортеров – тоже, кстати, из Германии, – вдруг обратившись ко мне по имени, попросил:
– Савелий, может, скажете пару слов для читателей газеты?
И я дал небольшое интервью. Опубликовано оно было в «Ди Вельт» – газете, которую в СССР почему-то считали антисоветским «желтым» изданием.
– Но вы ведь, уверен, не раскрыли «тайны» отечественного футбола и ее главной команды?
– Да какие тайны? По сути, мы болтали ни о чем. Более чем уверен, все на той публикации так и закончилось бы, если бы не случай. Дело в том, что – как я рассказывал – в качестве зама руководителя делегации с нами обычно выезжал за рубеж некий товарищ, чье основное место работы находилось в известном учреждении на Лубянке. Вот он-то случайно и обнаружил публикацию.
– Неужели читал по-немецки?
– Он и по-русски-то изъяснялся коряво. Просто газета наряду с текстом интервью поместила мой фотопортрет. Благодаря чему я был «оперативно опознан». И наш «групповод в штатском» предложил нечто вроде добровольной сдачи с повинной, сказав:
– Вот номер телефона – вернешься в Москву, позвони, отчитайся…
Ну, мне что? Хотите отчет – пожалуйста, скрывать нечего. Вернулся домой, дозвонился, назвал фамилию журналиста, рассказал суть разговора. Удивительно, но никаких оргвыводов и выговоров не последовало.