Чего стоят крылья
Шрифт:
Это оказался Бен Шварц. Без единого слова Бен уселся рядом.
— Человече, — сказал он наконец, — по-моему, вы пробежали милю за четыре минуты. Мировой рекорд!
— Что мне делать? — прошептал Арт. Он так запыхался, что было больно дышать. — Ну как мне от него избавиться?
— За деревьями мы не видим леса, — сказал Бен. — Зачем вообще избавляться от нимба, если на нем можно сделать пару миллионов долларов?
— Один из нас, должно быть, спятил. Кажется, вы.
— Я бизнесмен. Представьте себе большущий балаган, в котором сидите вы и две тысячи зрителей, заплативших по два доллара за право посмотреть на самого настоящего святого. Сеанс — двадцать
— Тогда мне бы пришлось бросить работу в «Эдисон компани».
— Это за миллион-то? — спросил Бен. — Да мы посадим вас на золотой трон, а за вашей спиной поставим красивых девушек, одетых под ангелов!
— Согласен, эта штука и впрямь может принести целое состояние, — признал Арт.
— Поскольку идею подбросил я, — вкрадчиво заговорил Бен, — мне тоже полагается доля.
— Двадцать процентов, — предложил Арт.
— Тридцать три, и все заботы о постановке дела и рекламе я беру на себя. Вам нужен менеджер.
— Тридцать три процента?! — возразил Арт. — Это же триста тридцать три тысячи долларов с каждого миллиона! Нет, не могу!
— Арт! — воскликнул потрясенный Бен.
— Не больше двадцати семи с половиной! И не пытайтесь оказать на меня давление — это мое последнее слово!
— Арт, нимб исчез! — в тревоге сказал Бен. — И следа не осталось!
Арт посмотрел вверх, туда, где обычно виднелось бледное сияние, но увидел лишь звезды.
— Какой ужас! — ахнул он. — Как раз когда мы только собирались разбогатеть!
— Как же это, а? — спросил Бен. — Наверное, исчерпал запас энергии.
— Нет. — До Арта вдруг дошло. — Я совершил смертный грех. Алчность! Я и впрямь жаждал этих денег. Во все же другие грехи впадал без истинного убеждения.
— Вы все загубили своей жадностью! Надо было держать себя в руках!
— Зато мне теперь гораздо лучше. — Арт с облегчением вздохнул полной грудью. — То-то Энн обрадуется!
Когда Арт вошел в свой номер в гостинице, Энн лежала в постели с мутными от горьких слез глазами.
— Всё! — гордо объявил Арт и покрасовался перед женой. — Я-таки избавился от него! Ну и дельце вышло!
— Ты впал в грех прелюбодеяния, — отвечала Энн, у которой было время, чтобы все обдумать, — и это у тебя называется «дельце»?
— Да, но оно не помогло! — сказал Арт.
— Я уверена, ты буквально упивался каждым мгновением. — Горечь Энн сменялась вскипавшей в ней яростью, слез уже не было.
— Не бойся, до этого не дошло, — возразил Арт, не зная даже, как бы ее убедить. Он попытался обнять ее. — Ты что, не веришь мне?
— Не прикасайся ко мне! — взвизгнула Энн и попятилась к ванной, которая уже один раз послужила ей убежищем.
— Шварц предложил нажиться на нимбе, — в гневе сказал Арт, — и мне понравилась эта идея. Вот когда я согрешил по-настоящему, впав в алчность. И нимба как не бывало!
— Складно у тебя получается, — прошипела Энн. — Лучше б уж он у тебя остался, этот нимб!
— Я тоже так считаю, — ответил Арт, думая о миллионах.
От слез у Энн совсем пропал голос, и она заперлась в ванной.
— Открой! — Арт постучал в дверь.
— Оставь меня в покое, видеть тебя не желаю! — вскричала Энн.
— Мы уже десять лет женаты, а ты мне по-прежнему не доверяешь, — сказал Арт исполненным искренней горечи голосом и юркнул в постель,
— Арт, — позвала Энн, — я же знаю, что ты не спишь. — Не дождавшись ответа, она забралась под одеяло и прильнула к мужу. — Арт, я все обдумала. Худо ли это, хорошо ли, но я — твоя жена. Что бы там ни случилось сегодня, я все равно тебя люблю. Я тебя прощаю, и ты, пожалуйста, тоже меня прости.
Арт тут же сел на постели и заключил жену в объятия. Он хотел поцеловать ее, но, подавшись к ней, так и застыл на месте. Потрясенный, он указал на зеркало.
Там отражался нимб, золотой ободок которого парил над головой Энн.
Артур Кларк
Звезда
До Ватикана три тысячи световых лет. Некогда я полагал, что космос над верой не властен; точно так же я полагал, что небеса олицетворяют великолепие творений господних. Теперь я ближе познакомился с этим олицетворением, и моя вера, увы, поколебалась. Смотрю на распятие, висящее на переборке над ЭСМ-VI, и впервые в жизни спрашиваю себя: уж не пустой ли это символ?
Пока что я никому не говорил, но истины скрывать нельзя. Факты налицо, запечатлены на несчетных милях магнитоленты и тысячах фотографий, которые мы доставим на Землю. Другие ученые не хуже меня сумеют их прочесть, и я не такой человек, чтобы пойти на подделки, вроде тех, которые снискали дурную славу моему ордену еще в древности.
Настроение экипажа и без того подавленное; как-то мои спутники воспримут этот заключительный иронический аккорд?.. Среди них мало верующих, и все-таки они не ухватятся с радостью за это новое оружие в войне против меня, скрытой, добродушной, но достаточно серьезной войне, которая продолжалась на всем нашем пути от Земли. Их потешало, что Главный астрофизик — иезуит, а доктор Чендлер вообще никак не мог свыкнуться с этой мыслью (почему врачи такие отъявленные безбожники?). Нередко он приходил ко мне в обсервационный отсек, где свет всегда приглушен и звезды сияют в полную силу. Стоя в полумраке, Чендлер устремлял взгляд в большой овальный иллюминатор, за которым медленно кружилось небо, — нам не удалось устранить остаточного вращения, и мы давно махнули на это рукой.
— Что ж, патер, — начинал он, — вот она, Вселенная, нет ей ни конца, ни края, и возможно, что-то ее сотворило. Но как вы можете верить, будто этому чему-то есть дело до нас и до нашего маленького мирка, — вот тут я вас не понимаю.
И разгорался спор, а вокруг нас, за идеально прозрачным пластиком иллюминатора, беззвучно описывали нескончаемые дуги туманности и звезды…
Должно быть, больше всего экипаж забавляла кажущаяся противоречивость моего положения. Тщетно я ссылался на свои статьи — три в «Астрофизическом журнале», пять в «Ежемесячных записках Королевского астрономического общества». Я напоминал, что мой орден давно прославился своими научными изысканиями и пусть нас осталось немного, но наш вклад в астрономию и геофизику, начиная с восемнадцатого века, достаточно велик.