Чехословацкая повесть. 70-е — 80-е годы
Шрифт:
— Это действительно ликвор, — объявляет он, показывая нам типичную окраску. — Собрал какие-то капли отделяемого, но результат бесспорный.
— У пана профессора талант детектива, — пытается с улыбкой подольститься ко мне Гладка. — Этого уж не отнимешь.
— Отнюдь, пани ассистентка, — парирую я с некоторым злорадством, — не талант детектива, а нормальные соображения диагноста.
Все-таки безобразие, что она проявила расхлябанность и при обследовании пострадавшей упустила это обстоятельство.
— Вдавившийся обломок кости вполне
Никто уже не возражает. Должно быть, думают: «Вот подняли шефа с постели, так уж пускай немного нас поучит. Потом, конечно же, окажется, что тут обыкновенная субдуральная гематома, и придется ему идти на попятный».
Не пришлось. Прав оказался я. Острый кончик надлома действительно вызвал кровотечение из артерии. Гематома была уже настолько массивной, что давила на мозговой ствол. К тому же был ранен венозный синус. Пока к ране прижимался кусочек кости, он не кровоточил, но, как только пинцетом обломок убрали, кровь с силой прорвалась наружу.
Положение скверное. Небольшого отверстия недостаточно — нужна широкая трепанация лобной кости.
Мы отсасываем кровь и одновременно закрываем стенку синуса. Гемодинамика при этом нарушилась, и мы уж думали, больная истечет кровью на столе. В вену из капельницы непрерывно поступают кровезаменители и физиологический раствор. Об одновременном вмешательстве на другом полушарии нечего и думать. Если пострадавшая чудом выживет, удаление оставшегося очага произведем лишь через несколько дней.
Торопимся завершить операцию. Молчим. Кажется, всех тяготит одна мысль: желательно ли вообще, чтобы больная выжила? Помимо кровоизлияний, у нее, видимо, множественные повреждения мозга. Нормализация двигательных функций и психики в этих условиях маловероятна. Возвратим к жизни калеку, которая не в состоянии будет существовать без посторонней помощи.
Сколько раз мы встречаемся с последствиями катастроф, ежедневно происходящих на всех автострадах, и вот так же задумываемся о неминуемых издержках цивилизации! Задумываемся отвлеченно, ибо одновременно бьемся за каждую неиссякшую капельку жизни в окровавленных телах смертников с переломанными конечностями и ребрами, многие из которых не успевают попасть с операционного стола на койку.
Да, мы здесь для того, чтобы отстаивать и защищать. И даже когда наступает клиническая смерть и только лента электроэнцефалографа еще ловит какие-то остатки деятельности мозга, не позволяем себе отключить человека от оживляющих аппаратов. Такова наша роль.
Пострадавшую наконец увозят в отделение реанимации. Гладка и Кроупа ушли в ординаторскую. Опять сестра сварила мне кофе. Диктую Зеленому протокол. Оба мы до предела выложились. Зеленый делает ошибки, и я дважды описываю один и тот же этап
Мужчина с оперированной рукой по-прежнему в блоке, рядом с операционной. В отделении нет свободного места, утром придется кого-нибудь выписать. Я уточняю ход событий, приведших к катастрофе. Муж и жена с ребенком возвращались из деревни неподалеку от Праги. Были в гостях у родственников. Указано, что санитар, привезший пострадавших, близко их знал. По его утверждению, муж хорошо водил машину, но, видимо, много выпил. Надеялся добраться вечером до Праги по окрестным дорогам, минуя контроль. И жена нарушила правила. Села с ребенком на переднее сиденье — наверное, хотела подстраховать мужа. Она тоже водит машину и в тот вечер, к несчастью, пила.
Машину занесло. На полной скорости она врезалась в телеграфный столб и смялась, как коробка из-под сигарет. Удар пришелся на переднюю часть с правой стороны, мать с ребенком налетели на переднюю раму. Отца задела только острая грань покоробленного кузова, около раны на коже были следы желтого лака. Каждая деталь этой страшной трагедии будет подвергнута подробному расследованию, но чем это может помочь? Ребенка никто не вернет к жизни. Отца его будут судить. Он заведовал магазином тканей. При нем оказалась бумага о том, что он получил награду за образцовую работу.
Мы с доктором Зеленым остановились возле оперированного. Должно быть, он крепко спал. Когда мы зажгли свет, он немного очнулся и попытался сесть. Это ему не удалось. Оперированная рука была приподнята и фиксирована лангетой. Сознание было помрачено — анальгетики и снотворные не сочетаются с алкоголем.
— Чего ты меня держишь… Власта… слышишь? Пусти руку… — лопотал он, жмурясь от резкого света.
Ему удалось приподняться до полусидячего положения. Теперь он уже различал, что в дверях стоим мы.
— Иди сюда, Власточка… где ты?
В пьяном лопотании зазвучали тревожные нотки.
— Кто тут есть? Принеси пива. Что-то я совсем ошалел…
Он сделал резкое движение фиксированной рукой и зашипел от боли. Операционная сестра подскочила к нему:
— Лежите спокойно, а то что-нибудь повредите, рука должна быть приподнята.
Он увидел сестру, и в глазах его дрогнула веселая искорка.
— Это кто такой к нам пришел? — засюсюкал он. — Кисонька… — попытался он поймать ее здоровой рукой. — Иди, присядь сюда. Не желаете. Какие вы злые! Зачем меня привязали?
Сестра хмурилась, с усилием сдерживая себя. Пыталась снова уложить его и подоткнуть одеяло. Он начал пьяно хихикать и сдергивать одеяло, как непоседливый и капризный ребенок.
— Не буду я спать один, не буду, и все… — упрямо хватал он ее за руки. — Раз меня привязала, сама оставайся…
Я подошел к нему.
— Ложитесь, вы после операции и должны быть в покое.
Он немного протрезвел. Послушно лег на спину. Внезапно стал осмысливать больничную обстановку, казенное белье… Вздрогнул.