Чехословацкая повесть. 70-е — 80-е годы
Шрифт:
Рене становится еще легче.
— Пойду поставлю воду для кофе.
Закрывая за собой кухонную дверь, Рене слышит, как кто-то входит в переднюю, затем прямо в комнату. Доносится отдаленный разговор — Рене, узнав голос комендантши, решает подождать в кухне. Лишь заслышав, что комендантша ушла, возвращается в комнату, так и не поставив воду для кофе. Кровать пуста. И Ярко уже нет на балконе.
— Комендантша приходила, — докладывает Тршиска. — Я сказал, что мальчики до смерти навозились и что маленький уснул. Сказал еще, что наверняка дома чем-то объелся, если его так вывернуло. А второго
Тршиска ложится, Рене, надев полушубок, выходит на улицу. У железнодорожной ветки встречает парня, который предлагает ему навестить в женском общежитии одну знакомую. В общежитии поднимается переполох. Знакомая выдворяет их, отказываясь даже угостить их кофе. У общежития они прощаются, часть пути идут еще вместе и только потом расходятся в разные стороны, уже, правда, не прощаясь. Рене возвращается домой. Проходя мимо комендантской квартиры, слышит голос хозяина:
— Да, пьяные. Оба ребенка. Можете сами в этом убедиться. Зайдите, пожалуйста, товарищ старший лейтенант. Жду вас немедленно.
Хотя у Рене сегодня уже не раз уходила душа в пятки, все это была ерунда, только сейчас он пугается по-настоящему. Так вот, стало быть, какова эта новая жизнь, которую он собирался начать? Так-то он отрекся от алкоголя? Напрасно утаивал разлад с законом, в котором оказался его отец, теперь он, Рене, с самим собой в разладе. У него нет ни капли сомнений, что комендант вызвал милицию и нажаловался не только на Тршиску, но в той же мере и на него. Но знает ли об этом Тршиска?
— Да он уже был здесь, накинулся на меня как очумелый, а я схватил его и вытурил за дверь, — говорит Тршиска, выслушав Рене. Перевернувшись на другой бок, он снова засыпает.
Немного успокоившись, Рене тоже укладывается. Но сон не берет его. Он лежит с открытыми глазами и, слушая, как посапывает Тршиска, ловит ухом и отдаленные звуки. Во второй маленькой, тоже двухместной, комнате живет уже несколько дней новый инженер. Он спит. В гостевой на четверых пока обитает только один человек, работник «Теслы Рожнов», он здесь в долгосрочной командировке. Однако еще днем куда-то уехал — Рене видел, как он садился в поезд. Все тихо. Промаявшись в бесплодном выжидании битый час, усталый Рене погружается в дрему. Но тут же пробуждается — на лестнице раздаются шаги и голоса. Открывается дверь их квартиры, не запирающейся на ночь, ибо ключ только один, а жильцов всегда несколько, притом меняющихся. Голоса переносятся в переднюю. Кто-то стучит, отворяет дверь.
В освещенной передней двое мужчин. Но в то мгновение, когда Рене со страху почти перестает дышать, один из них, не считаясь с тем, что тут спят, кричит во весь голос:
— Приветствую тебя, царь!
Это Ван Стипхоут.
Второй мужчина — вернувшийся откуда-то рожновчанин. Ван Стипхоут познакомился с ним в поезде.
И хотя у Рене уже не однажды нынче отлегало от сердца, это нейдет ни в какое сравнение с тем, как ему полегчало на сей раз! Поднявшись с кровати, он вместе с Ван Стипхоутом и рожновчанином допивает в четырехместной гостевой то, что еще оставалось в бутылке. Приглушенным голосом рассказывает прибывшим о забавном курьезе, случившемся с ним. Бурная
— Не говори мне об этом, царь! Гвездослав[21] — и подпаивает! Это же варварство!
Но даже гнев Ван Стипхоута приносит Рене облегчение.
Подменяя товарища завхоза, он подселяет Ван Стипхоута к рожновчанину, и сам отправляется на боковую. Почти сразу, с заново успокоенным сердцем, Рене засыпает. Пятью минутами позже возле его кровати происходит такой разговор:
— Оденьтесь, пойдемте с нами!
— Да, пожалуйста, пожалуйста!
До Рене лишь сквозь сон что-то доходит. Он открывает глаза. Постель Тршиски пуста.
[12]
ВАН СТИПХОУТ — ПСИХОЛОГ
Первое, что Ван Стипхоут отвергает с презрением, — это утренний режим друга.
Как, неужто Рене придерживается будильника Тршиски, поставленного на оптимальное время 5.35? Как, неужто Рене пьет по утрам черный кофе, замешанный на горячей воде прямо из-под крана, потому что приготовить более совершенный напиток — в отличие от Тршиски — ему не хватает времени? Неужто Рене мчится с Тршиской на завод рысью и таким же манером ведут себя вышестоящие, а то и наивышестоящие лица?
— Абсурд! — восклицает Ван Стипхоут в первое же утро, а поскольку этим утром Тршиска отсутствует, Рене, испив добротно приготовленного кофе, весьма неторопливо шагает с Ван Стипхоутом по дороге, которая еще минуту назад гудела как трек, а сейчас напоминает покинутый храм — часы показывают три минуты седьмого. В проходной Рене вручает вахтеру табельный листок, куда заносится точное время его опоздания, — назад он сможет получить его в кадрах. Ван Стипхоуту пока еще вручать вахтеру нечего.
Но даже двумя-тремя днями позже, когда уже и у Ван Стипхоута табельный листок, он лишь показывает его издали и тотчас сует обратно в карман; вахтеры орут на него, а он и в ус не дует — идет себе дальше, тогда как Рене покорно отдает свой листок. А иной раз Ван Стипхоут и пикируется с вахтером: то уверяет его, что часы в проходной спешат, то доказывает, что они с Рене, не пользуясь обеденным перерывом, имеют право на опоздание. Однако в бухгалтерии доводы Ван Стипхоута никакого действия не оказывают — за опоздания и у него, и у Рене удерживают некую сумму из зарплаты, ибо обеденный перерыв на то и придуман, чтобы им пользоваться.
— Одели тебя, царь? В форму влезть приказали? Ты теперь ни дать ни взять белый кит! — воскликнул Ван Стипхоут, в первый раз вступив в редакцию заводской многотиражки, где Рене трудился в белом халате. С того дня белый халат Рене покоится на вешалке в углу редакции. Свой же белый халат Ван Стипхоут решительно отказывается даже взять со склада. Рене и Ван Стипхоут становятся опознаваемыми уже лишь потому, что расхаживают по заводу не облаченными в рабочую форму. Но, разумеется, есть и другие приметы. Ван Стипхоут ведь так и огорошивает народ своими неповторимыми жестами и восклицаниями, а тем более всякими аксессуарами туалета в стиле «шик-модерн».