Чекисты рассказывают...
Шрифт:
— Ну как, рискнем?
Партизаны переглянулись, пожали плечами.
— А что ж делать? Без жратвы дальше не пойдешь, — ответил Щербаков.
Его дружно поддержали, Галушкин вздохнул:
— Верно, ребята, ничего другого не остается. Сегодня или завтра, а в какую-то деревню заходить все равно придется. Лучше раньше, пока совсем не ослабли.
— Правильно, Лаврентьич, а то ноги вытянем, — поддержал командира Головенков.
— Значит, решено. Николая пока оставим здесь. За старшего — Сергей. В случае тревоги — нас не ждать. Двигаться по главному маршруту, оставлять ориентиры. Мы догоним.
— Лаврентьич, а почему я? — недовольно забурчал Щербаков.
Галушкин не ответил, а только строго на него глянул.
— Видать, за смекалку тебя Борис в начальники выдвигает, — шепотом поддел Щербакова Маркин. — Станешь шишкой, не забывай нас, сирот.
— Давай, давай, иди, а то как бы я тебе сейчас шишек не наставил! — огрызнулся Щербаков.
— Довольно вам! — прервал спорщиков Галушкин. — Пошли!
Три тени перебежали узкую улицу. Перемахнули через изгородь, подкрались к избе. Правдин и Маркин пошли осматривать двор. Галушкин приблизился к окну. Через щели в занавеске, он увидел за столом под висячей лампой старика, что ходил по двору. Там же была женщина и мальчишка, которых он видел. Женщина сидела лицом к окну. На ней было синее, по-городскому сшитое платье. Светлые волосы собраны в пучок. На бледном лице застыло выражение усталости и печали. Темные глаза с синими кругами настороженно глядели то в пространство, то на мальчишку, и тогда губы ее складывались в болезненную улыбку. «Эта не здешняя», — подумал Галушкин и перевел взгляд на других женщин, которые сидели сутулыми спинами к окну. Старик внимательно следил, как домочадцы черпали деревянными ложками из большой глиняной миски. При виде еды у Галушкина засосало под ложечкой.
— Ну, что там? — шепнул подошедший к Галушкину Правдин.
— Похоже, что свои.
К ним подошел и Маркин. Все смотрели в окно.
— Виктор, иди, постучи. А ты, Паша, в оба смотри за двором, — приказал Галушкин.
— Кого бог послал? — послышался из-за двери хрипловатый голос в ответ на осторожный стук партизан.
— Не бойся, хозяин! Свои мы, русские. Не слышишь, что ли?
— Как не бояться, мил человек! Ночь на дворе, время военное.
Зашаркали шаги. Скрипнула дверь. Не торопясь, на крыльцо вышел старик. Он был высок и чуть сутулился. Седые волосы свисали на глаза.
— Кто такие будете, добрые люди?
Не отвечая старику, Галушкин спросил:
— Оккупанты в деревне есть?
— Нету, сынок, у нас германцев.
— А сволочей из местных у вас много?
— Каких это сволочей?
— Не знаешь, папаша? Тех, кто с оккупантами якшается.
— А бог их знает, сынок. Мы люди мирные, — смущенно забормотал старик и переступил с ноги на ногу.
— Мы партизаны. Нам нужны продукты. Помоги нам, отец.
Старик недоверчиво посмотрел на него, кашлянул, чуть отступил.
— Да вы заходите в избу. Там и поговорим. Милости просим.
Блеснула молния. Громыхнул гром. Зашумела листвой береза, наклонившая огромную крону над домом. Крупные капли гулко забарабанили по дощатой крыше крыльца. Старик торопливо перекрестился, забормотал что-то. Пошел в избу. Галушкин последовал за ним.
— Послушай, отец, мы не одни. С нами раненый товарищ.
— Ишь ты? — удивился старик, оборачиваясь, но тут же добавил: —
— Спасибо, папаша! — поблагодарили и другие партизаны.
После хорошего приема у всех как-то легко и радостно стало на сердце. Тревога улеглась, уступив место благодарности.
В переднем углу, где было много икон, мерцал огонек лампадки, вырывая из полумрака вылупленные глаза какого-то святого угодника с хилой бородкой. Пучки засушенных трав лежали на божнице.
— Ну ты, нехристь, шапку сними! Видишь, боженька сердится! — зашептал Правдин и толкнул Маркина в бок.
Маркин зашептал что-то в ответ, но шапку все же снял, Галушкин глянул на них строго, сунул Маркину кулак в бок. Потом послал Правдина за остальными.
В комнате вкусно пахло едой. Женщины поднялись из-за стола, поклонились. Та, что была в городском платье, как-то испуганно посмотрела на партизан, шагнула им навстречу, протянула руку, хотела что-то сказать. Но хозяин грубо оборвал ее и тут же выпроводил ее и остальных в другую комнату. «Да, она не здешняя. Ишь, дед не дает ей хозяйничать», — снова мелькнула у Галушкина мысль.
Вскоре принесли Николая. Старик сам убрал со стола, потом пригласил за него партизан. Но они не сели за стол, пока не перевязали и не обмыли раненого.
Когда закончили перевязку, поужинали и закурили хозяйского самосаду, всем захотелось спать. Ребята молча посматривали друг на друга. Они еще не знали, где им Придется спать, но это их мало смущало. Главное — они были сыты и в тепле, а на дворе шумела гроза, в окна барабанил дождь.
— Вот тут, товарищи, располагайтесь. Я сейчас сенца принесу, — предложил старик, заметив, что они разомлели и стали клевать носами.
Борис подошел к окну, отодвинул мешковину, глянул через запотевшее стекло. «Хорошо, тепло в избе, но как в ловушке — ничего не видно и не слышно».
Со двора доносился шум дождя, ветер хлопал неприкрытой дверью.
Действительно, как ни хорошо было под крышей, но чувство тревоги не покидало Галушкина. Оно шевелилось у него где-то под ложечкой и заставляло еще и еще раз изучающе поглядывать на хозяина.
— Ну, папаша, спасибо тебе еще раз. А спать, я думаю, нам лучше пойти на сеновал, если разрешишь. Зачем вас тут стеснять.
— На сеновал, говоришь? Так ведь, пожалуйста! Оно и правда, там будет вольготней! — с нескрываемой радостью согласился хозяин.
Он надел треух, снял с гвоздя «летучую мышь», взял на загнетке спички.
Ребята стали собираться.
— Ну, пойдемте, товарищи. Дождик, видать, поубавился.
Хозяин поднял фонарь, стал у двери и услужливо светил партизанам, пока они выносили Николая.
В просторном бревенчатом сарае опьяняюще пахло залежалым сеном. В отгороженном углу шумно вздыхала корова, неторопливо, с хрустом пережевывая жвачку. За дощатой перегородкой в другом конце сарая похрапывала лошадь, тихо позванивая цепью. «Да, удалось старику кое-что утаить от фрицев. Богато батя живет. Видать, побаиваются фрицы совать нос в отдаленные лесные деревни», — подумал Галушкин, вспоминая сытный ужин и оглядываясь по сторонам. Он хотел было напомнить старику о продуктах, чтобы завтра не беспокоить его. Но старик заговорил: