Челноки
Шрифт:
Нежные слова сладко дурманили Насте голову. Её дыхание тревожило и увлекало Валеру. Всё произошло как порыв ветра, внезапно поднимающий волну на реке, или начавшийся дождь, вдруг застучавший по крыше и тут же прекратившийся.
При свете снова выглянувшей луны Валера никак не мог насмотреться в полные незнакомой раньше глубиной глаза Анастасии…
К дому Насти они шли как во сне… Касаясь друг друга кончиками пальцами, всё еще находясь под впечатлением произошедшего между ними, постояли у калитки, пока Настя не произнесла:
– Уже поздно иди, Валера.
Он
– Наверное, рано. Два часа.
Она улыбнулась:
– Пусть рано. Завтра придешь меня провожать?
– А сёдни нельзя к тебе зайти?
– Сегодня я буду отсыпаться, надо побыть с бабушкой, собраться. Ты лучше приходи завтра прямо на остановку – автобус в девять.
– Ладно, я отпрошусь.
Они поцеловались. Держа его за руки, Настя сказала:
– Ну, пока.
– Пока.
Её пальцы медленно разжались. Под тёмными окнами она прошла к входной двери. Дверь легко подалась. Настя подумала: «Какая бабушка молодец – догадалась не закрыть». Она проскользнула в сени, нащупала ковшик, лежавший на скамье у ведёрка с колодёзной водой, с жадностью сделала пару глотков, прикрыла дверь на засов и прошла в дом. Прокравшись к своей постели, она быстро разделась и нырнула под одеяло.
Валера не спеша шёл от дома Насти счастливый и одурманенный близостью с любимой девушкой, вдыхая полной грудью проколотый утренней свежестью воздух. Возле дома Тани Репниной на скамейке у невысокого заборчика он разглядел две тёмные мужские фигуры. Скрипнула дверь и из дома по ступенькам спустился Колька Воронин.
– Давай, заходи следующий, – шёпотом произнёс он.
– Я ещё раз схожу, – голосом Борьки Сычика проговорила одна из теней и скользнула вверх по ступеням.
Валерка подошёл ближе. Навстречу ему поднялся Ворон и протянул руку:
– Здорово.
– Здорово, – ответил Валера, пожимая руку сначала ему, а потом сидевшему на скамье Лёхе Пыжонкову.
– Вы чё здесь? – спросил он Ворона.
– Сам что ли не понимаешь, – хмыкнул Колька, – Да смотри не проболтайся, – он показал ему огромный кулак. – А то может с нами, – он кивнул головой в сторону крыльца Тани Репниной.
– Не, я домой попёр, – ответил Валера.
– Он влюблённый, – ехидно прошипел Пыжонков.
– Везёт недоделанным, – уже вслед услышал Валера голос Кольки.
Настя проспала часов до одиннадцати. Бабушка дала ей вволю отоспаться. После пробуждения остаток дня прошёл в пустяшных хлопотах, сборах в дорогу и разговорах.
Анна Михайловна наложила ей с собою целую сумку припасов: банки с вареньем, компотами и соленьями, помидоры и огурцы, яблоки и груши, картофель и капуста… многое из её «золотого запаса» не смогло поместиться. Она стояла с глубокомысленным видом, раздумывая, во что положить остававшуюся большую часть продуктов. Но и с того, что вошло Настя взялась добрую половину выкладывать обратно.
– Ты чево же ничего и не возьмешь? – укоризненно поинтересовалась бабушка.
– Да куда я с такой сумищею пойду? Я и не донесу столько, – попыталась оправдываться Настя.
– Твой агроном придёть
– Бабушка не «встренить», а «встретит», – попыталась поправить Анну Михайловну Настя. – Валера придёт сразу на остановку. Да и как я с ней по городу потащусь? – Девушка кивнула на вместительную поклажу.
– Всё не покупать, – с житейской осведомленностью произнесла бабушка.
– Нам с мамой и так всего хватает. Мне и стипендию платят.
– Смотри, внученька. Ты умнее меня, образованная. Я то что? – Анна Михайловна зашмыгала носом.
Настя подошла и поцеловала сморщенное личико.
– Хватит. Хватит, всё будет хорошо.
Бабушка склонила набок голову и, не сдержав слёз, махнула на неё рукой. Со всей силой нерастраченной любви русской женщины она обняла и прижала Настю к себе. Тут они, как связанные неразрывными нитями родственные души заплакали обе.
На следующий день точно по расписанию к остановке подкатил регулярно совершавший рейсы до областного центра старенький «Пазик». Настя, попрощалась с Анной Михайловной, расцеловала подмоченные слезами щёки и подошла к Валерию. Постеснявшись поцеловать его при бабушке, она всего на мгновение прижалась к нему телом, почувствовав теплый свет, вспыхнувший в своей душе.
В автобусе было шумно как на большом городском рынке, пахло бензином, яблоками и расставанием. Она заняла место у окошка и, пока видела бабушку в беленьком праздничном платочке, а рядом с ней высокого чуть-чуть ссутулившегося Валеру, прижималась лицом к стеклу и махала им на прощание рукой.
Полтора часа пути пролетели за просмотром белоствольных рощ с клонившимися к земле длинными плакучими прядями листвы, голубыми ленточками рек, вплетавшимися в зелёные пятна лугов, замечательно смотревшихся с мостов и домиками с глазами-окнами в незатейливых деревушках.
Незаметно автобус подъехал к пригороду с вперившимися в небо дымящимися трубами у заводских корпусов и запыленными кронами лип у проезжей части. Листва висела на ветвях не промытой шевелюрой уставших от работы людей.
Город – особенный организм равнодушия к страданиям, бедам и несчастьям всех без исключения, встретил гулом, суетой, спешкой и множеством автомобилей, катившихся во всех направлениях.
Настя, всю дорогу думавшая про Валеру и мечтавшая о новой встрече с ним, невольно подслушала разговор двух пареньков. Они сели в автобус после неё на следующей остановке. Тот, что был постарше, как только показались пригороды, стал внушать приятелю.
– Ты здесь в городе житейскими проблемами не парься. Личные заморочки никого интересовать не будут. Это тебе не в деревне на свежем воздухе отъедаться, злых людей много и их не видать. Поначалу все на одно лицо. Настороже всегда надо быть, как бы не обдурили. Люди здеся как гуси – в любой момент ущипнуть могут. Думать надо, как лучше устроиться. Хитрить, уступать, на рожон не лезть, особенно на начальство. Тогда заживёшь неплохо. Кое-кто не выдерживает и назад в деревню прёться. Витька Клещ вон назад вернулся, а в деревне чё, только бухать.