Человечность
Шрифт:
— Садись, комбат. Сейчас подойдет Иванов, один вопросик надо утрясти. Ты наградные подаешь?
— Сударев переписывает, сегодня будут готовы.
— А вот и Иванов. Заходи, заходи, лейтенант, садись. Ты чего это напридумал с наградами?
Волевое лицо лейтенанта стало жестким, он взглянул на Луковкина исподлобья.
— Не напридумал, майор. Если бы не эти ребята, лежать нам в грязи. Достойны любой награды.
— Тебе своей пехтуры мало? Сорокапятчики — наша забота.
— Они
— А ты, комбат, как считаешь?
— Крылову «Знамя», остальным «Отечественную».
— Всем по «Знамени»! — хмуро поправил Иванов.
Луковкин рассмеялся: упорство лейтенанта забавляло его.
— Вы в своем уме? «Знамя» и «Отечественную» — за болото? Да нас с таким представлением на смех подымут. Днепр нашли!..
— Не в болоте дело и не в Днепре, — возразил Иванов, — а в мужестве и смелости солдат. Не болото награждают и не Днепр — людей! А чтобы увидеть, кто чего достоин, не обязательно форсировать Днепр!
Скажи такое Луковкину человек с капитанским или майорским званием, Луковкин наверняка счел бы себя оскорбленным, а Иванов был всего-навсего лейтенант, временно исполняющий обязанности комбата, и Луковкин оставался великодушен.
— Не кипятись, лейтенант, — сказал он. — Мнение твое учтем, на-ка хлебни.
Он налил в кружку водки, положил на стол хлеб с колбасой.
— Выпить не откажусь, — Иванов выпил. — И от мнения своего тоже, — добавил, закусывая. — Я вам больше не нужен?
— Нет. Спасибо, лейтенант.
Иванов ушел.
— Вот псих, — беззлобно сказал Луковкин. — А парень ничего, от водки не отказался. Значит, так: всем по «Славе» или по медали, а Крылову «Отечественную». Ясно?
Возражать было бесполезно, и Афанасьев промолчал.
Они выпили водки, закусывали не спеша.
— Если мы будем давать солдатам «Знамя» до «Отечественную», — доверительно заговорил Луковкин, — что же останется нам с тобой? «За боевые заслуги», что ли? Мы ведь тоже люди, а ты еще и в старших лейтенантах засиделся.
Да, засиделся, пора бы и Афанасьеву на повышение, но это уж другой вопрос.
— Все-таки я подам, как хотел, — сказал он. — Это мои старики, а Крылов не вылезает с передовой второй год.
Водка и этот неофициальный тон повлияли на Луковкина, он стал сговорчивее.
— Ладно, подавай. Только, сам знаешь, наверху все равно не согласятся.
Афанасьев вышел на улицу. Дул теплый ветер, земля заметно подсыхала. Сбоку дороги капитан из особого отдела разговаривал с Ивановым. Дожидаясь лейтенанта, Афанасьев присел у землянки покурить.
Едва Иванов ушел от Луковкина, как столкнулся с начальником особого отдела.
— Хорошая погода, лейтенант, не правда?
— Смотря для кого.
— Прогуляемся?
— Если вам надо что-то сказать мне, давайте
— Ну-ну, не так серьезно, лейтенант. Не буду надолго отрывать вас от работы. Дело вот какое: нам стало известно, что вы в присутствии подчиненных назвали наше наступление. «бойней». Правда?
— Какая же… сука накапала об этом!..
— Не забывайтесь, лейтенант. Но вас… можно понять.
— Не в бирюльки играем — тут война.
— Ну и что — что война? А в общем, это так, к слову. Можете идти.
Видя, что Иванов направился к дороге, Афанасьев окликнул его.
— Я тебя жду. Ты чего?
— Да так, ерунда. Кому война, а кому… черт знает что. Как с ребятами?
— Согласился с моими предложениями.
— И то хлеб. Пошли.
Они повернули в сторону передовой.
27
СОВСЕМ ИНАЯ ВОЙНА
Актовый зал института был полон: выступали фронтовые поэты.
Левка Грошов, по своему обыкновению, сидел не шелохнувшись, и Рая Павлова невольно позавидовала такой сосредоточенности. Она смертельно скучала на этой литературной встрече и с трудом сдерживала зевоту. Но высидеть до конца у нее так и не хватило сил.
— Мне пора.
— Ты куда? — встрепенулся Левка.
— Мне надо встретить и устроить родственницу.
Левка проводил ее в фойе. Он еле-еле скрывал свое раздражение тем, что она так небрежно держалась с ним.
— Вечером ты свободна?
— Увы, нет. Теперь у меня довольно хлопот.
— Жаль, я хотел пригласить тебя.
— Ничего не поделаешь, Лева, в другой раз.
Она пошла к двери, он опять жадно разглядывал ее крепкую фигуру, которая все сильнее будоражила его.
Что-то неладное творилось с Левкой, он будто перестал принадлежать себе. До сих пор все давалось ему легко, а тут он не продвинулся ни на шаг. Такого с ним еще не бывало. Рая делала вид, что не замечала его состояния, а с лица у нее не сходило выражение абсолютной уверенности в себе: «Уж я-то не ошибаюсь, я все предусмотрела, меня не проведешь!»
Эта уверенность и поколебала Левку. Он даже не догадывался, что у Раи были секреты, которые она не намеревалась открыть ему, и что сам он значил для нее гораздо меньше, чем она для него, — это и давало ей власть над ним.
Удерживала она у себя Левку не без умысла: он честолюбив, удачлив, умел устраивать личные дела, и семья у него немало значила. Чем не муж? Но она не торопила события — все хорошенько обдумать не мешало. Левка, конечно, — то, что надо, но и Николай Алексеевич неплох — а вчера он был в ударе! Бедненький, ради нее он и жену бросит. Не лучший, конечно, вариант, но возможный: Николай Алексеевич хотя и староват, зато влиятелен. Если бы не он, торчать Павловым до сих пор в Сибири.