Человек-часы
Шрифт:
— Здравствуйте, Алексей Иванович, - Гусев пожал руку Мухина.
Цепь вновь зазвенела.
— Прямо декабрист в кандалах в Петропавловском каземате!
– проворчал Мухин и взглянул на Вишневецкого.
Тот лишь пожал плечами:
— Так хоть какие-то гарантии есть. Здравствуй!
— Здравствуйте!
– Вячеслав пожал протянутую руку Вишневецкого.
Гусев ничего не понимал: с одной стороны он сидел в одиночке изолятора и к тому же был прикован к койке цепью, с другой же и Мухин, и Вишневецкий здоровались с ним за руку, словно
— Садись, - то ли предложил, то ли приказал Мухин.
Вячеслав сел на койку. Мухин присел рядом, а Вишневецкому указал на привинченный к полу табурет.
— Да, не слишком здесь уютно, а?!
– то ли утвердительно, то ли вопросительно произнёс Мухин, осматривая одиночку.
— Пожалуй… Хотя я только что пришёл в себя, поэтому ещё не успел освоиться, - заметил Гусев.
— Тебя это не удивляет? То, что ты здесь и что прикован цепью к койке?
– Мухин пристально посмотрел Гусеву в глаза, словно хотел и в самом деле прочесть его мысли.
— Я думаю, что любой этому удивился бы, - кивнул Вячеслав.
– Надеюсь, вы мне объясните, почему я здесь и что случилось?
— Мне кажется, ты сам это понимаешь. Брось, Слава - ты ведь сам работник органов и прекрасно знаешь, что без серьёзных оснований ты бы не оказался здесь в одиночке, да ещё и в наручниках, - Вмешался в разговор Вишневецкий.
– Я уверен, что ты догадываешься о первопричинах.
— Возможно, из-за инсульта Барловского после моего допроса… Хотя за это цепью к койке не приковывают.
— Уже теплее, Вячеслав, - кивнул Мухин.
– Я думаю, ты в курсе, что мы никого цепью не приковываем. Фиксируют только психбольных в больнице. Значит, у нас были серьёзные основания так поступить. И ты, я уверен, знаешь, почему мы так сделали.
“Неужели бояться, что я убегу?! Может, они догадались о том, что я могу менять время? Но как? Зачем тогда наручники?”, - лихорадочно размышлял Гусев, стараясь внешне выглядеть абсолютно невозмутимо.
— Будет лучше, если ты расскажешь обо всём сам, - добавил Вишневецкий.
— О чём я должен рассказать?
— Обо всём. О том, почему ты сидишь на цепи в одиночке, - уточнил Мухин.
— Вам это виднее, Алексей Иванович, - возразил Гусев.
– Но я постараюсь.
— Постарайся, Слава, постарайся - нам всё это очень интересно, - подал голос Вишневецкий.
– Начни с того, что известно тебе и что неизвестно нам.
— Хорошо. Я ещё раз расскажу о допросе Барловского… Можно узнать, как его самочувствие?
— Мы тебя слушаем, Вячеслав - начинай рассказ, - перебил Мухин.
– Вопросы будешь задавать потом, а я со своей стороны обещаю, что почти на все отвечу, если смогу.
— Хорошо, - кивнул Гусев.
– Мы торопились - нам был нужен результат. Никто не собирался ни избивать, ни, тем более, пытать Барловского… По сути, произошёл несчастный случай. Хуже всего то, что, когда Барловскому стало плохо, мы с ним были
Гусев, вернувшись к недавним событиям, подробно рассказал о допросе, добавив немало деталей, не вошедших в рапорт. Мухин и Вишневецкий слушали внимательно, но ничего не записывали. Мухин задал несколько уточняющих вопросов. Гусев был уверен, что весь разговор записывается на плёнку.
— Ты уверен, что ничего не забыл и не пропустил?
– спросил Мухин, когда Вячеслав закончил свой рассказ.
— Не знаю. По-моему я всё рассказал… Всё, как было, - пожал плечами Гусев.
– Теперь можно узнать о Барловском?
— Можно, - кивнул Мухин.
– Что тебя интересует?
— Как его состояние?
— Если в смысле денег, то неплохо - мы обнаружили не меньше сорока тысяч долларов, а если в смысле здоровья, то хуже некуда - ночью Барловский умер. И, между прочим, умер после того, как ты его допросил.
— Умер?
– растерялся Гусев.
— Именно так. Но и из-за этого мы бы тебя к койке не приковывали. Разве не так?
— Пожалуй, - кивнул Гусев.
— Так ты ничего больше не хочешь нам рассказать?
— Я всё рассказал…
— Думаю, что далеко не всё. Артём Фёдорович, помогите Гусеву, а то он что-то стал страдать амнезией.
— Хорошо - мы тебе кое-что расскажем, Вячеслав. Кое-каких деталей нам не достаёт, но ты в этом поможешь. Если ты, конечно, захочешь это сделать, - откликнулся Вишневецкий и, подойдя к койке Гусева, разложил перед Вячеславом несколько фотоотпечатков, выполненных на цветном лазерном принтере.
– Как ты думаешь - что это такое? Мне этот человек почему-то кажется очень знакомым. А ты его узнаёшь?
Гусев взглянул на отпечатки и едва сдержался, чтобы не выдать своего волнения: на трёх снимках можно было различить нечёткое, размытое, но всё же легко узнаваемое его собственное изображение. На фотографиях был он сам. На первых двух снимках на фоне входных дверей в валютный отдел “Беларусбанка”, а на третьем - возле входной двери в управление УКГБ.
— Ну, как - узнал?
– спросил Мухин, внимательно наблюдавший за реакцией Вячеслава.
— Даже не знаю - по-моему, это похоже на мою собственную фотографию, - неуверенно предположил Гусев.
— Похоже? Это не просто похоже - это ты и есть!
— Тогда почему, Алексей Иванович, силуэты зданий, машины и, самое главное, лица остальных людей чёткие, а моё - размытое? Здесь не может быть монтажа?
– спросил Гусев.
— Исключено!
– сразу же возразил Мухин.
– Фотографии сделаны при помощи оперативной съёмки. Только съёмка не совсем обычная - цифровая видеокамера вместо двадцати пяти кадров в секунду слышала пятьсот. Но и это ещё не всё - первый снимок сделали во время странного и загадочного ограбления банка, второй - вчера вечером возле управления…