Человек-часы
Шрифт:
— У меня сейчас мозги начнут вертеться!
– шепнул Мухин сидящему рядом с ним Глашкину.
Глашкин лишь пожал плечами в ответ, словно хотел сказать: “Ничем не могу помочь - нужно потерпеть”.
— Вы что-то сказали?
– насторожился Фролов.
— Продолжайте - всё в порядке, - заверил Мухин и вновь выразительно посмотрел на Глашкина.
— Если суммарное напряжение торсионных полей достаточно велико, время замедляется. Замедляется настолько, что система для внешнего наблюдателя как бы застывает. То есть происходит то, что случилось с Гусевым дважды - в первый раз это случилось, когда вы отвезли его в госпиталь, а
— В следственный изолятор, - поправил Глашкин.
— Наверное. Я оговорился, потому что не специалист.
— Предположим, что это так, но каким же, скажите, образом Гусев сумел овладеть тайнами микромира, если вся современная наука только-только с ними соприкоснулась?!
– спросил Мухин и нервно смял извлечённую из пачки сигарету.
В ответ Фролов лишь демонстративно развёл руками:
— Об этом пока знает лишь господь Бог!
— Хорошо, это я уже понял, - кивнул Мухин.
– Скажите, Сергей Анатольевич, есть ли смысл освободить Гусева от цепи? Я имею в виду, не удастся ли ему после этого бежать, используя свои фокусы со временем?
— Может быть, хотя я думаю, что достаточно использовать шлюзовую систему - дверь в камеру Гусева нужно отпирать только тогда, когда заперта внешняя. Вот и всё - даже если Гусев сумеет проникнуть в коридор, он далеко не уйдёт.
— Пожалуй, - кивнул Глашкин.
– Как вы можете расценить показания Гусева о его якобы психологическом раздвоении?
— Я ничего не могу утверждать наверняка, но мне кажется, что Гусев вполне может говорить правду…
— Может говорить - это понятно. А вот говорит ли он правду в данном конкретном случае?
– перебил Мухин.
— Я не следователь, - вздохнул Фролов.
– Дело в том, что мы даже о самом изменении времени говорим лишь предположительно и уж наверняка ничего не можем сказать о том, что чувствует человек во время таких временных изменений. Может оказаться и так, что тот же Гусев при изменении внешних параметров плохо осознавал или даже вовсе не осознавал, что происходит. С одной стороны для его обычного сознания прошла минута, а с другой при изменении времени в эту минуту мог быть вложен час. Видимо, это и породило эффект раздвоения личности. При изменении времени Гусев мог действовать на основании подкорки, как бы во сне. Так ходят сомнамбулы или, говоря проще - лунатики. Известный феномен снохождения.
— Ничего себе снохождение!
– воскликнул Мухин и покачал головой.
— Особенно с учётом того, что этот лунатик, возможно, похитил несколько сот тысяч долларов.
— В любом случае это интереснейший факт. Здесь нужна серьёзная кропотливая работа!
– подчеркнул Фролов.
Когда он ушёл, Мухин и Глашкин некоторое время молча сидели в кабинете. Мухин лениво помешивал ложкой недопитый чай в чашке, а Глашкин ещё раз принялся просматривать дело Гусева, которое он и так знал почти наизусть.
— Президенту доложили?
– спросил Мухин, отхлебнув из чашки несколько глотков.
— Разве Мацкевич похож на сумасшедшего?! О чём он может доложить? О том, что у нас здесь машина времени появилась? Представляешь, как на это среагирует Лукашенко? Чёрт его знает, что со всем этим делать?!
– Глашкин отложил дело Гусева в сторону и внимательно посмотрел на Мухина.
– Хорошо, хоть деньги нашли. А то представь - Мацкевич докладывает Лукашенко о том, что у вас в Витебске украли почти полмиллиона долларов
— Да уж - представляю!
– засмеялся Мухин, но его глаза остались холодными и колючими.
– Я даже думаю, что сейчас, когда деньги найдены, гораздо лучше найти их пропаже более реальное и логичное объяснение. А с Гусевым пока поработать, понаблюдать.
— Есть конкретные варианты?
– оживился Глашкин.
— Будем прорабатывать, - ушёл от прямого ответа Мухин.
— Хорошо, - кивнул Глашкин.
– Держи меня в курсе.
В это же самое время в голове у Гусева окончательно созрел план побега. За эти две недели, проведённые в одиночке, Вячеслав полностью изучил распорядок работы и особенности поведения каждого контролёра. Оставаться здесь дальше не имело никакого смысла - Вячеславу порой казалось, что о нём совершенно забыли и уже никогда не вспомнят. Это означало одно из двух - или его готовят к переводу в Минск для последующего изучения, или же каким-то образом они и в самом деле собрали достаточные доказательства его виновности. Нельзя было исключать и третий вариант, сочетающий в себе и то, и другое. Придуманная Гусевым версия о раздвоении личности, несмотря на всю её правдоподобность, тоже не позволяла рассчитывать на что-то хорошее - в сумасшедший дом Вячеслав не хотел. Оставался побег.
Сегодня, по расчётам Гусева, был четверг - 18 января 2001 года. Бежать нужно было уже сегодня. В случае удачи Гусев рассчитывал найти Галю, выкрасть в паспортном столе необходимые бланки, переоформить документы на другие фамилии и не позже ночи достичь белорусско-литовской границы. Делать попытку побега завтра, перед выходными, было рискованно - можно было просто не успеть всё оформить и сделать, как задумано. О самих выходных не стоило и вспоминать - всё везде будет закрыто, документы, бланки и печати заперты в сейфах и быстро извлечь всё это оттуда будет просто невозможно. Гусев понимал, что он не может допустить ошибки и у него будет всего несколько часов для того, чтобы покинуть город. Бежать нужно было сегодня.
От цепи Вячеславу удалось освободиться ещё вчера. Он уже успел сообразить, что камера наблюдения установлена на входной двери и, сразу же после обеда, закрывшись спиной от её всевидящего ока, замедлил время. Как только всё вокруг застыло, Гусев, не меняя позы, осторожно взял рукой цепь возле кольца наручника, пристёгнутого к койке и потянул в сторону. Цепь выдержала. Тогда Гусев потянул более резко. Одно из звеньев едва заметно разжалось. Вячеслав рванул ещё раз и свободный промежуток стал как раз таким, какой и был нужен, чтобы при необходимости легко и быстро разомкнуть цепь.
Сев на койку спиной к дверям, Гусев ещё раз опробовал раскованную вчера цепь. Звенья легко высвобождались друг от друга. “При всей серьёзности их подхода они просто-напросто не учли, что если я двигаюсь быстрее, то могу разорвать даже такую прочную цепь - и импульс, и момент движения гораздо больший. Физику надо было лучше изучать!”, - с улыбкой подумал Гусев, стараясь унять неожиданно начавшуюся от волнения дрожь.
Из коридора раздался звон отпираемых решётчатых дверей перегородки отсека и донеслось характерное позвякивание алюминиевой посуды - привезли обед. Именно этого момента и ждал Вячеслав. Он знал, что обычно второй контролёр подходит близко к решётке, закрывающей вход в его отсек и в этом был план Гусева, к которому он готовился больше суток.