Человек долга
Шрифт:
– Мне кажется, ты не понимаешь, Джек, чем ты рискуешь, поселяя родственников у вас в доме, - сказала она строго.
– Мне кажется, понимаю, дорогая миссис Двайер, - ответил он устало.
– А мне кажется, Джек, не понимаешь, - голос ее стал жестче.
– Если бы понимал, не предложил бы матери жить вместе с тобой и Сузи. Я таких случаев в своей жизни видела побольше, чем ты, и никогда ни к чему хорошему это не приводило. Бывает, люди и зла-то не желают, а в доме все равно ссоры.
– Миссис Двайер, - мрачно пошутил он, - даже лучший друг моей матери не упрекнет ее в том,
На лице миссис Двайер показалась улыбка, но только на миг.
– Значит, тем более, она не может жить в одном доме с вами, - сказала она.
– Когда ты женился на Сузи, ты принял на себя определенные обязательства, обязательства не легкие. Молодым людям, бывает, надо и поссориться, и делать это следует наедине. Я никогда в вашу жизнь не встревала, что бы там у вас ни было, потому что я слишком хорошо знаю, к чему это ведет. Семейная жизнь - это дело двоих, а когда между ними встает третий - мать, отец, священник или адвокат, - тут все и кончается.
– Да неужели я позволю кому-нибудь встать между мной и Сузи?
– он чуть не застонал.
– Скорей всего ты ничего не сможешь поделать, Джек, - сказала она сухо.
– Она - твоя мать, что тут ни говори.
– Если до этого дойдет, я перережу себе глотку, - отвечал Джек с редким у него приступом бешенства.
Она впервые видела его таким и смотрела с интересом.
– Я с ней никогда не ладил, - добавил он прямо.
– Злился, что она баловала Мика. После смерти отца злился из-за того, что она нас против него настраивала.
Я тогда понял, какой это был прекрасный человек.
– Да, - сказала она равнодушно, - правда. Он был прекрасный человек.
– Она лгала нам о нем. Ей неизвестно, что такое правда. Но она много работала и к тем, кого любила, была щедра. Старикам тоже надо жить, миссис Двайер.
– Надо, Джек, - сказала она ровно, - но им требуется меньше, чем молодым. Всем будет лучше, если ты отдашь мать в приют. Я должна думать о Сузи.
– А я должен думать о Сузи и о матери, - сказал он угрюмо.
– А может, лучше выбрать, Джек?
– тихо произнесла она.
– В некоторых случаях выбора нет, миссис Двайер, - ответил он, и опять она с раздражением почувствовала, что в этом страшно слабом человеке, которым его хитрая мать вертела, как хотела, таилось какое-то упрямство, и оп был неуязвим для влияния даже такой волевой женщины, как она.
– Но, если ты свой дом погубишь, меня не вини, - сказала она непреклонно.
– Вас-то я никак не буду винить, - ответил он.
– И не жди, что я к вам буду приходить, - добавила она строго.
– Я уверена, что ты поступаешь неправильно и что все это плохо кончится. Сама я ссору затевать не стану, по туда, где их затевают, ходить тоже не стану.
С характерной для нее твердостью слово свое она сдержала. Больше она у Джека в доме не появлялась, хотя дети ее регулярно навещали и сам Джек бывал каждое воскресенье после обедни. Она всегда принимала его особенно радушно. Она была слишком горда, чтоб кому-нибудь позволить с собой не считаться, но ей нравилось, что к ее внушению он отнесся так невозмутимо.
"Видит бог, он, конечно, урод, - говорила она дочерям, -
И для такой женщины, как миссис Двайер, это уже было началом отступления.
3
Надо, однако, отметить, что, верно разгадав содержание действий миссис Кэнтиллон, она ошиблась относительно избранной ею формы. Та превратила-таки дом в ад, но не тем простым способом, которого миссис Двайер ожидала и которому как-то могла противостоять. Она вовсе не пыталась испортить жизнь Сузи и вполне довольствовалась тем, что изводила Джека. В глупости миссис Кэнтиллон было нечто близкое гениальности. Она знала его слабости так, как Сузи их знать не могла, потому что в большой степени они были делом ее рук, и хранила в памяти те детские унижения, которые ему пришлось пережить. Она знала, что, уже будучи мужем и отцом, он в глубине души оставался холостяком; прожил всю жизнь в одном и том же небольшом предместье Корка и даже соседей знал не ближе, чем того требовала обычная вежливость, то есть бывал на свадьбах, крестинах, похоронах, а ведь мать его хвастала тем, что знала все обо всех. После рабочего дня он любил, как водится, переодеться в старые брюки, но тут мать начинала его упрашивать пойти куда-нибудь с Сузи. Выглядело это верхом доброжелательства, и Сузи, чувствовавшая, как в пей оживает давно погасшее стремление к светской жизни, принимала все это за чистую монету.
– Детка, я это только ради себя делаю, - говорила ей свекровь.
– У меня же нет другой возможности остаться одпой с детьми, а вы с Джеком разве можете иначе пойти повеселиться?
Хуже всего было то, что она продолжала спускать деньги - ей, очевидно, очень нравилось это занятие.
Джек не возражал, когда она время от времени держала пари, хотя, глядя на нее, и Сузи стала делать то же самое, но, когда он разузнал от поверенного, что сбережения Сузи вкладывались в недвижимость, он вышел из себя. Сузи кричала, что он скорее даст деньгам сгнить в банке, чем как-то ими воспользуется, а оп отвечал, что если бы мать в свое время поступала так, как оп, она могла бы теперь платить за жилье и не поселилась бы у них.
Самое удивительное было то, что, чем невыносимее делалась жизнь в доме, тем более зависимой от миссис Кэнтиллон становилась Сузи, которая из-за этого даже ссорилась с матерью. Сузи с горячностью доказывала, что не так виновата миссис Кэнтиллон, как Джек. Джек со своим чудовищным эгоизмом был причиной всех их размолвок, он всегда такой был, даже в детстве, себялюбивый, черствый, не сравнить с веселым, добрым, отзывчивым Миком. Если Мэдж Хант решила, что вышла замуж не за того брата, то и Сузи уже близка была к подобному выводу.
Но чтобы Сузи хоть в чем-то соглашалась с миссис Кэнтиллон - этого ее мать никак не могла допустить.
– Бога ради, детка, - говорила она, - как будто никто не знает, что за человек был Мик Кэнтиллон.
– И все-таки, мама, его страшно недооценивали, - говорила Сузи трагически.
– Недооценивали, как же!
– резко отзывалась ее мать, - Не говори глупостей, Сузи. Твой муж, может быть, дурак, но братец его вообще был шалопай, а мать - так просто дрянь, и не слушай ты, что тебе рассказывают.