Человек-эхо и еще кто-то (Сборник)

Пшеничный Борис

— Они заслуживают хорошей взбучки.

— Ого! Да вы агрессивны… Постарайтесь принять нас такими, какие мы есть. И не осложняйте, смотрите проще. Ведь мы теперь в одной упряжке.

— Если вы Кормилица, то кто они?

— Жан — Учитель, а Эгон — Доктор. Вам это что-нибудь говорит?

Он смотрел на нее, ожидая продолжения. Должна же она догадаться, что именно хочет он услышать от нее. Если здесь не сумасшедший дом, то какую роль уготовили ему в этом шутовском раскладе званий и должностей?

Но она не поняла или не захотела понять.

— А я?

Кто тогда я? Или пока еще вне игры? — не отступал он.

— Разве вам не сказали? — Она изобразила удивление. — Вы — Сын.

— Занятно. Почему не внук, не шурин или какой-нибудь племянник? Если сын, то, интересно, чей.

Сьюзен — и это казалось странным — вполне серьезно воспринимала его вопросы и отвечала без тени улыбки. Она слышала в них нечто другое, скрытое и недоступное для него самого. Где-то был иной мир, со своими реалиями, о которых он даже не имел понятия, и получалось так, что говорили они вроде бы об одном и том же, но из разных миров и потому совсем не однозначном.

— Мне трудно сейчас объяснить, вернее, вам трудно пока понять. — Сьюзен пыталась навести хотя бы условные мосты взаимопонимания. — Что бы я ни сказала, вызовет лишь недоумение. Вдруг еще испугаетесь. Вы не из нервных? Лучше подождать. Освойтесь, осмотритесь. Для начала побродите по Беверли и возьмите кого-нибудь в провожатые, попросите того же Полковника.

— А если вас?

— Могу, пожалуйста, и я, только не сейчас…

Ее перебил писк зуммера. Сигнал возник, казалось, из воздуха, и Марио задержал дыхание, пытаясь угадать, откуда идет звук. Сьюзен отвернула обшлаг рукава, обнажив циферблат часов.

— Зовут, надо идти. — Ее словно подменили: стала суетливой, заторопилась. — Хотите, ждите, после шести,

… на ранчо они приехали затемно. С трудом подбирая слова, они объяснили, что жить он будет здесь и что теперь он их сын, а они его родители. Женщина с усталым лицом и большими печальными глазами все пыталась улыбнуться и для чего-то спросила, стесняясь своего вопроса:

«Ты согласен?» У Марио не хватило сил разомкнуть спекшиеся губы, он был раздавлен свалившимися на него переменами. «Чего уж там, куда теперь деваться, согласен», — ответил за него высокий сутулый мужчина и обратился к женщине:

«Ты давай, жена, накорми нас, время ужинать».

Каким-то внутренним слухом Марио уловил значение слова «нас», приобщившего его к мужской половине дома. Он побрел вслед за мужчиной мыть с дороги руки…

— Я ведь уже трижды был сыном, — сказал он Сьюзен, когда они, встретившись после шести, шли по парку. — Родителей не помню. Потом были приемные. Вначале какая-то женщина, тоже не помню, говорят, она вскоре куда-то подевалась. Из приюта меня взяла чета фермеров. И опять не повезло. Через месяц, я и привыкнуть не успел, несчастный случай…

— Сгорели в автомобиле, и бедняжку Марио вернули в приют, — досказала Сьюзен. — Везучим вас не назовешь, рок какой-то…

Он пожалел, что ударился в воспоминания. Не мог свыкнуться с тем, что здесь все о нем знают.

— А

вот Полковник считает, что я счастливчик, в рубашке родился.

— Поживем — увидим, — приглушив голос, отозвалась она. Что-то ей не понравилось: то ли ссылка на Полковника, то ли его отношение к появлению Марио в Нью-Беверли — к добру ли, к худу…

Они уже добрых полчаса прохаживались по парку, и поначалу Марио решил, что идут они без определенного маршрута, куда глаза глядят. Но когда он на перекрестке аллей попытался свернуть — не все ли равно, в какую сторону идти, — Сьюзен увлекла его за собой прямо. Пройдя еще немного, они сошли с дорожки, побрели по траве, ощущая под ногами ее упругую силу. По тому, как Сьюзен, прервав разговор, ускорила шаг, Марио понял, что в их прогулке была все-таки цель и что сейчас цель эта совсем рядом.

Он внутренне подобрался, приготовился, и все же видение застало его врасплох. Только что они пробирались сквозь кустарник, и вот уже деревья разом расступились и вытолкнули их на обширную поляну, посреди которой высилось странное, ни на что не похожее строение.

По экзотическим китайским открыткам он представлял, как выглядит пагода, и то, что стояло сейчас перед ним, отдаленно напоминало ему буддийский храм. Было в нем что-то и от астрономической обсерватории. Многоярусный архитектурный гибрид с массивным высоким цоколем и гигантским куполом походил на человека, который сидел, подобрав по-восточному ноги, и, запрокинув голову, отрешенно смотрел в небо.

— Это наша Башня, — сказала Сьюзен, и слова ее прозвучали торжественно.

Он не замечал прежде за собой пристрастия к архитектуре, без всяких эмоций проходил мимо старинных и ультрасовременных зданий. Даже пышные охранные доски на их стенах не пробуждали в нем интереса. Однажды забрел случайно на развалины какого-то замка, битый час лазал по замшелым стенам и башням, но ничего кроме усталости и скуки не испытал и был смущен своим равнодушием, узнав на выходе, что это шедевр средневекового зодчества.

Но сейчас сладостно кружилась голова. Невидимые токи притягивали его к Башне.

— Здесь только молиться. Или приносить жертву богам.

— И что бы вы предпочли: молиться или быть жертвой?

— Быть богом, — сказал он.

— Опоздали, — улыбнулась Сьюзен. — Место занято. Здесь живет Он.

— Хозяин Нью-Беверли? Ваш шеф?

— Он это Он, у Него нет имени, нет должности и нет слова, чтобы назвать, — только Он.

— Но что-то этот «Он» собой представляет? Или так трудно объяснить профану?

— Вам-то как раз легко, сложнее объяснить специалисту. Представьте человеческую голову размером… ну, скажем, с письменный стол. Мы вырастили мозг, огромный живой мозг. Она с надеждой посмотрела на Марио — способен ли он если не осознать, то хотя бы поверить в чудо. Выражение его лица, видимо, не вдохновило ее.

— Он находится здесь, — скучно продолжила она. — Все мы, филиал, собственно, обслуживаем Его. Там вон, отсюда не видно, моя лаборатория, или Кухня, готовим физраствор.

— Вот почему Кормилица, понятно.