Человек и пустыня
Шрифт:
Виктор захохотал, откинулся на спинку кресла. Отец поглядел на него с удивлением, потом и сам улыбнулся конфузливо.
— Эк я, будто дома, расходился! Ну ничего. Мы, Андроновы, шумный народ. Сами себе головы.
Положительно, отец нравился Виктору своим отрывистым говором, каким говорят энергичные люди… вот будто рубил непобедимой уверенностью.
— А нельзя ли мне с твоим Лиховым увидеться? Смутил он тебя: слова громкие выпускает, и ты за ним тоже громко заговорил, а настоящего дела я еще не чувствую. Надо бы мне самому с ним поговорить.
— Отчего же? Это, я думаю, можно, — сказал Виктор и сразу спохватился: ему представилось, как шумный,
— Хотя, папа, профессор очень занят. У него нет и часа свободного.
— Ну, занят! Не всегда же он занят. А потом — заплатить можно. Я к нему иду за советом, как к доктору. За совет всегда платят.
— Нет. Это невозможно! — решительно сказал Виктор. — Повидаться — это еще туда-сюда, а платить за советы будет просто оскорблением.
— Ну, верхолет! Много ты понимаешь! Ну-ка, где он живет? Как его зовут-то? Давай-ка чернил, бумаги, я сам напишу ему записку.
— Да что ты напишешь?
— Это дело мое. Аль контролировать отца хочешь? Давай бумагу-то. Как его надо именовать: «ваше превосходительство»?
— Папа, ведь это будет неудобно.
— Почему неудобно? Я уж знаю: тебе стыдно за отца. А я все-таки пойду к нему. Не бойся, я не скажу ему, что у меня сын студент, который стыдится отца.
— Ну, папа!..
— Не скажу. Я с ним с глазу на глаз. Я думаю: он умный человек. А умный умного всегда поймет. Церемонятся да важничают только дураки.
Отец писал долго, с трудом. Виктору очень хотелось посмотреть, что он написал, поправить, но он боялся обидеть отца. Позвали горничную, отправили письмо с ней, и, к удивлению Виктора, ответ пришел быстро: профессор приглашал Ивана Михайловича на завтра, в три часа.
В назначенный час Иван Михайлович отправился к Лихову. Он оделся со всей парадностью, как ее понимал. Кафтан-сорокосборка ниже колен, сапоги бутылками, насветленные до блеска, мощный суконный картуз с блестящим козырьком, волосы причесал рядком, в руках палка с серебряным набалдашником. И рядом Виктор — щеголеватый студент, подтянутый, стройный. Виктор проводил отца до парадной двери и остался ждать. Он думал: отец вернется минут через двадцать. О чем говорить? Но прошло полчаса, час, полтора. Виктору надоело шагать взад-вперед по аллее, откуда был виден вход в профессорскую квартиру, он удивлялся, откуда мог вырасти такой долгий разговор у профессора с Иваном Михайловичем, совсем необразованным человеком? Конечно, Виктор знал, что его отец умен. Но умен по-особенному, как-то практически, он не умеет говорить связно: все у него буря и крик. Неужели он кричит в профессорском кабинете?
Виктор вынул часы, посмотрел. Ого, уже шестой час! Виктор устал, продрог, а отца все нет. «Может быть, он как-нибудь прошел мимо? Не через заднее ли крыльцо ушел? А-а, наконец-то!» Он торопливо зашагал к отцу. Отец снял фуражку и красным платком вытер лоб. Виктор смотрел на него с напряженным любопытством.
— Ну, что?
В первый момент ему показалось, что отец полупьян: так блестели у него глаза и такая пьяная улыбка застыла на лице.
— Ну, брат, человек! Это вот человек! — сказал отец с полным восторгом.
— О чем говорили-то?
— Обо всем говорили. То есть он меня, как мешок, вытряс и каждое семечко перебрал. После до передней провожал. «Спасибо, говорит, что пришли. Еще заходите, когда в Москву наведаетесь». Велел письма писать. «Вы, говорит, подтверждаете мою теорию…»
— Какую теорию?
— Видишь ли, он думает, что Россия перемещается
— Пионеры?
— Вот-вот! Пионеры. «Вы первые застрельщики, которых Россия посылает на борьбу с пустыней». А? Застрельщики! Это мы-то! Вот, брат! «Вы, говорит, первые насадители культуры. За вашими краями блестящее будущее…» На-са-ди-те-ли! Такое говорил, аж у меня голова кругом пошла! Правда ли, нет ли, будто возле Аральского моря земля больно плодородна? Будто в десять лет дерева там вырастают такие, что в других местах и в сорок лет не вырастишь? А я ему и говорю: «Воды там нет». — «Воду, говорит, легко добыть. Можно из земли взять или из реки Оби каналом пропрудить».
Отец вдруг остановился и спросил шепотом:
— А он, по-твоему, не того… не сумасшедший?
Виктор расхохотался.
— Что ты, папа!
— Да чудно очень. Из Сибири воду к нам в степь. Кто такое скажет? Велел овраги перепружать. В каждом овраге по плотине велел устроить. «Вы, говорит, обогатите и край, и себя».
И опять остановился.
— Ну, Витька, ежели ты не будешь царем в наших краях, так это уж что будет? Вот видишь, мы тебе путь подготовили, профессора тебя выучат глядеть подальше да поглубже. Ха-ха!.. «Не гонитесь, говорит, за рублем: рубль сам придет, а гонитесь за строительством». Чудно как-то! И будто верхолет, сказки рассказывает, и будто большого ума человек. Очень обрадовался, когда узнал, что ты у них в академии учишься. Велел тебе к нему прийти. «Хорошие, говорит, корни у вас, хороши и ветви». Хо-хо! Так-то вот, наследничек! А я, брат, после такой беседы вроде святым себя почуял. Все думал, что я не без греха дело делаю. Стараешься побольше захватить да побольше выручить. Ан дело-то две стороны имеет. И хватаешь себе в карман, и культуру за собой тащишь. Видал бы ты, как он обрадовался, когда я сказал про наши сеялки, косилки и веялки… Велел каждый год отчет ему присылать. И, гляди, тебя заставит. В книжечку записал твою фамилию. Так он будто по башке меня шибанул.
— Ну, ты, конечно, уж никакой платы не предложил?
— А как же? Обязательно предложил! За такой разговор любые деньги заплатишь. Он, брат, подстегнул меня так, что с его словами, как с молитвой, можно всю жизнь жить. Я прямо его спрашиваю: «Скажите, господин профессор, не могу ли я отблагодарить вас за разговор?» — «А вот будете письма мне писать о своих делах, отчеты пришлете. У нас кабинет такой есть, мы все материалы собираем». — «Может, книги какие нужны или мебель в кабинет? Я бы пожертвовал». — «Что ж, говорит, это дело доброе». Я тут сразу две радужных. «Как мой сын, говорю, у вас обучается и я вижу, сколь нужный вы народ…» Он засмеялся, взял деньги. Вот расписку дал. Это мне на память.
Виктор прочел:
«На оборудование кабинета сельскохозяйственной экономики принято двести рублей. Профессор Лихов».
Еще четыре дня Иван Михайлович прожил у сына, ходили оба по залам академии, по дворам, хлевам, где скот, склады, хранилища. Отец пристально во все вглядывался, расспрашивал, иногда расспрашивал дико, но в общем умно, и Виктор увидел: он теперь знает против отца больше.
— Вот как надо. С будущего лета это я вот как у нас поставлю.