Человек и ситуация. Уроки социальной психологии

Росс Ли

Обыденная теория личности соотносится с более корректной теорией личности подобно тому, как обыденная физика соотносится с научной физикой (Holland et аl., 1986; Nisbett, 1980, 1987). Большинству из нас прекрасно удается обращаться с физическими телами и силами, присутствующими в окружающей среде. Некоторые даже вырабатывают в отдельных областях выдающиеся навыки (например, умение бросать и ловить мяч), несмотря на ряд достаточно глубоких заблуждений относительно законов движения, управляющих соответствующими физическими явлениями, заблуждений, в которые впадали, заметим, самые тонкие философы еще несколько сот лет назад (Champagne, Klopfer & Anderson, 1980; McCloskey, 1983).

Например, большинство взрослых людей полагают, что если отпустить предмет, движимый вперед с определенной скоростью (например, выпустить сверток из рук идущего человека или мелкого грызуна из когтей хищной птицы), то он упадет

вертикально вниз. Увидев траекторию падения этого предмета в форме параболы, они бывают глубоко поражены. У этого и подобных ему заблуждений, к которым до Галилея и Ньютона никто не подходил с научной строгостью, существует несколько следствий. С точки зрения человеческой эволюции, у людей только недавно появилась возможность сбрасывать предметы с быстро перемещающихся транспортных средств, равно как и необходимость избегать попадания предметов, сброшенных сверху. Произошло это в связи с резким скачком в развитии военной авиации в начале нашего века. Бомбардиры времен первой мировой войны должны были учиться побеждать свое желание не сбрасывать бомбу до тех пор, пока она не окажется строго над целью (стоит заметить, что эта проблема была решена путем разработки приборов, не полагавшихся более на «интуитивный» расчет траектории падения бомбы). Пехотинцы же вынуждены были в свою очередь научиться обращать внимание не на бомбы, сбрасываемые прямо на их головы, а на бомбы, которые сбрасывались с приближающихся самолетов, находящихся на достаточном от них расстоянии.

Одно из наиболее распространенных и существенных обыденных заблуждений о природе физического мира, нашедшее отражение в наследии древних философов, имеет еще более непосредственное отношение к нашему разговору об обыденной теории личности. Левин отмечал:

«По Аристотелю, движущие силы были полностью и заранее обусловлены природой физического тела. В современной физике все наоборот: существование вектора силы всегда зависит от взаимных отношений нескольких физических фактов, в особенности от отношения тела к его среде» (Lewin, 1935, с. 28; курсив оригинала).

Иными словами, древняя физика представляла поведение объектов исключительно в терминах их свойств или диспозиций. Камень при погружении в воду тонет, поскольку обладает свойством тяжести, или «гравитацией»; кусок же дерева плывет потому, что обладает свойством легкости, или «левитацией».

В этих в целом полезных воззрениях на поведение объектов отсутствует лишь одно — относительный взгляд на явления. Согласно этому взгляду, необходимо рассматривать отношение между массой воды и массой погруженного в нее тела, а в случае с падающим телом — между движением тела по инерции и силой земного притяжения. Однако ограниченность и заблуждения наивной физики не мешают обычному человеку видеть перед собой предсказуемый и понятный ему мир физических объектов. На самом деле эти заблуждения служат повышению предсказуемости и связности повседневного опыта. Но они чреваты и некоторыми издержками, поскольку делают человека подверженным потенциально опасным ошибкам в суждениях, возникающим при необходимости иметь дело с новым, незнакомым явлением. Они также представляли собой тот интеллектуальный багаж, который пусть поначалу и с неохотой должен был быть отброшен в сторону, дабы освободить место для менее интуитивного и предоставляющего гораздо более широкие возможности взгляда на мир физических явлений — взгляда, связанного с именами Г. Галилея и И. Ньютона. (Как должно быть известно нашим читателям, в течение последнего столетия ньютонианские представления о времени, пространстве и движении постепенно уступили место еще менее интуитивным и таящим в себе еще большие возможности представлениям о Вселенной, вызванным к жизни гением Эйнштейна и других физиков-теоретиков.)

В психологии не было ни своего Ньютона, ни тем более своего Эйнштейна, которые могли бы заменить наши наивные, основанные на опыте представления более точной и научно обоснованной системой воззрений, которая позволила бы очертить взаимоотношения между человеком и ситуацией. На самом деле, как мы уже говорили в главе 1, одним из наиболее важных уроков психологии является более глубокое понимание того, почему формулирование продуктивных закономерностей, точно предсказывающих поведение, чрезвычайно затруднено, как бы мы ни совершенствовали наши методологические навыки и концептуальные способности. Тем не менее, мы полагаем, что обобщенный в данной главе социально-психологический анализ взаимоотношений между людьми и их социальным окружением поможет сделать самый общий набросок более продуктивной концепции индивидуальных различий и согласованности поведения.

В поисках более продуктивных представлений о личности

Предположим, что нашей целью являлась замена традиционной

доктрины личностных черт другим подходом к проблеме индивидуальных различий, основанным на концептуальном анализе, приведенном в данной главе. Представим себе, в частности, что мы ищем такой подход, который был бы совместим как с низкой согласованностью поведения, проявляющейся в контролируемых, корректных исследованиях (подобных тем, на которые ссылается Мишел), так и с очевидной повторяемостью повседневных социальных взаимодействий. Черты подобного подхода, постепенно проступавшие все это время, теперь уже вполне различимы. Настало время запечатлеть их.

Холстом для нашего наброска послужит в первую очередь традиция социального когнитивизма, представленная Джорджем Келли, Уолтером Мишелем, Джулианом Роттером и Альбертом Бандурой, а также рядом теоретиков младшего поколения, сведших воедино и преумноживших их труды (например, Cantor & Kihistrom, 1987; Markus & Nurius, 1986). Как и большинство вышеназванных когнитивистов, мы не принимаем на веру существование всеобщей кросс-ситуативной согласованности — ни между внешними поведенческими проявлениями, ни между когнитивными и мотивационными процессами, составляющими их основу. Согласованность поведения, как и отсутствие таковой, представляет собой доступные пониманию, но не всегда предсказуемые последствия динамичных взаимоотношений, существующих между данным индивидом и его социальной средой. В соответствии с этим требуемый подход должен быть идиографическим по духу, несмотря на ношу, ложащуюся при этом на плечи исследователя, и несмотря на то, что мы будем вынуждены признать ограниченную применимость мощных и многофункциональных шкал оценки личностных качеств. Иными словами, при новом подходе, чтобы оценить отличие между людьми и связность их поведения и чтобы предвидеть, когда и как это поведение окажется предсказуемым и согласованным, нам потребуется знать о разных людях разные вещи.

Пожалуй, еще более фундаментальное различие между общепринятым и возможным альтернативным подходами к теории личности касается перспективы, в свете которой необходимо давать характеристику самого поведения. Любой подход, претендующий на то, чтобы сделать поведение объяснимым и предсказуемым, должен принимать в расчет субъективную точку зрения самого рассматриваемого человека, а не точку зрения наблюдателя или исследователя. Объективные штампы, описывающие отдельные поступки (такие, например, как «подаяние милостыни попрошайке», «занижение балла студентке, опоздавшей со сдачей курсовой работы») или даже их типы (например, «щедрые поступки», «наказующие действия» и т.п.), будут иметь при этом весьма ограниченную ценность. Реальную связность поведения конкретного человека можно обнаружить, лишь оценив его намерения, стратегические посылки, специфику восприятия самого себя, а также его суждения о значимых ситуациях, т.е. оценив представления данного человека о смысле собственного поведения.

Далее мы поговорим обо всем этом более подробно, а затем позволим себе осторожно высказаться о шансах на успех подобного подхода.

1. Цели и предпочтения. Поведение человека строится вокруг его целей: кратковременных, долговременных и даже таких, для достижения которых требуется целая жизнь. Чтобы достичь этих целей, люди составляют планы и наблюдают за их выполнением, сохраняя либо изменяя в соответствии с ними паттерны своего поведения. Так, связность поведения Джилл на работе может быть понята в терминах согласованности и устойчивости, с которой она делает очень похожие вещи и произносит очень похожие фразы в ряде возникающих на работе ситуаций, в то время как связность соответствующего поведения Джека можно понять, лишь оценив то, каким образом он варьирует стиль своей деятельности в зависимости от ситуаций, предъявляющих разные требования, а также реагируя на информацию о том, что его цели еще не достигнуты. Смысл вышесказанного очень хорошо передает рассказ из умной книги Чиальдини, посвященной социальному влиянию (Cialdini, 1988).

Однажды Чиальдини заинтересовался разработкой оптимальной стратегии для официантов, которая позволяла бы им получать наибольшую сумму чаевых. В течение некоторого времени в одном из ресторанов он наблюдал за официантом, зарабатывавшим больше других, с целью выяснить, что же он для этого делает. Оказалось, что наиболее примечательным в поведении официанта было то, что он не делал ничего однотипного (исключая, конечно, стремление получить побольше чаевых). С семьями он обходился очень тепло и по-домашнему, подмигивая детям и предупреждая их желания. С пришедшими в ресторан на свидание подростками он вел себя высокомерно и устрашающе. А с обедающими в одиночестве старушками он был вкрадчив и доверителен. «Согласованность» всех этих чрезвычайно разных поведенческих проявлений состояла лишь в энергичном и продуманном следовании профессиональной цели.