Человек и сверхчеловек
Шрифт:
Алжир, в Бискру со скоростью шестьдесят миль в час. Поедемте хоть до
самого мыса Доброй Надежды. Вот это будет настоящая Декларация
Независимости. Потом вы можете написать об этом книгу. Это доконает
вашу мать и сделает из вас женщину. Энн (задумчиво). Пожалуй, тут не будет ничего дурного, Джек. Вы мой опекун;
вы заменяете мне отца по его собственной воле. Никто нас не осудит,
если мы вместе отправимся путешествовать. Чудесно! Большое спасибо,
Джек!
протестовать.) Послушайте, Энн, если тут нет ничего дурного, это же
теряет всякий смысл! Энн. Какой вы чудак! Можно подумать, что вы хотите меня скомпрометировать. Тэннер. Да, хочу. В этом весь смысл моего предложения. Энн. Вы говорите совершенный вздор и сами это знаете. Вы никогда не сделаете
ничего мне во вред. Тэннер. Что ж, если не хотите быть скомпрометированной, оставайтесь дома. Энн (скромно и серьезно). Нет, раз вы этого хотите, Джек, я поеду. Вы мой
опекун; и, мне кажется, нам нужно почаще видеться и получше узнать друг
друга. (С признательностью.) Так мило, так заботливо с вашей стороны,
Джек, что вы предложили мне эту замечательную прогулку, особенно после
того, что я говорила насчет Роды. Право же, вы очень хороший, гораздо
лучше, чем вы сами думаете. Когда мы выезжаем? Тэннер. Но...
Разговор прерывается появлением миссис Уайтфилд. Рядом с
ней идет американский гость; сзади следуют Рэмсден и
Октавиус. Гектор Мэлоун - американец из восточных
штатов, но он нисколько не стыдится своей
национальности. Этим он снискал себе благосклонность
английского светского общества, где на него смотрят, как
на молодого человека, у которого хватает мужества
сознаваться в явно невыгодном для него обстоятельстве,
не пытаясь скрыть его или смягчить. Все решили, что он
не должен страдать за то, в чем он явно не виноват, и
считают своим долгом быть с ним особенно любезными. Его
рыцарское обращение с женщинами и высокоразвитое
нравственное чувство - черты необычные и необъяснимые
вызывают в них легкую досаду; и хотя, попривыкнув, они
стали находить забавным его непринужденный юмор (который
на первых порах немало их озадачивал), им все же
пришлось дать ему понять, что не следует рассказывать в
обществе анекдоты, если только они не носят характера
личной сплетни, а также, что красноречие принадлежит к
разряду достоинств, уместных на более низкой ступени
цивилизации, чем та, с которой он теперь соприкоснулся.
В этом Гектор пока не совсем убежден: он все еще
находит, что англичане
нелепые предрассудки и выдавать различные свои природные
несовершенства за признаки хорошего воспитания.
Английский характер, на его взгляд, страдает отсутствием
облагораживающего пафоса (который он называет высокими
чувствами), английские нравы свидетельствуют о
недостатке уважения к женщине, английская речь допускает
вольности, которые порой переходят в непозволительную
грубость выражений, а светское времяпровождение не
мешало бы оживить играми, рассказами или иными
развлечениями. И он отнюдь не склонен перенимать чужие
слабости после того, как столько трудов положил на
овладение высотами изысканной культуры, прежде чем
отправиться за океан. Ему пришлось убедиться, что
англичане либо совершенно равнодушны к этой культуре
как и ко всякой культуре вообще, - либо вежливо обходят
ее. По сути же дела культура Гектора представляет не что
иное, как некий экстракт из нашего литературного
экспорта примерно тридцатилетней давности, который он
теперь реимпортировал к нам и готов при первом удобном
случае распаковать и обрушить на голову английской
литературы, науки и искусства. Смятение, в которое
подобные атаки повергают англичан, поддерживает его
уверенность в том, что он помогает культурному
воспитанию этой отсталой нации. Застав несколько человек
за мирной беседой об Анатоле Франсе и Ницше, он
сокрушает их Мэтью Арнольдом, "Автократом за обеденным
столом" и даже Маколеем; и будучи глубоко религиозным в
душе, он при споре о моральных проблемах сначала своей
шумливой нечестивостью заставляет опрометчивого
собеседника отказаться от аргументов популярного
богословия, а потом ошарашивает его неожиданным
вопросом: не ясно ли, что именно эти жизненные идеалы
имел в виду всемогущий творец, создавая честных мужчин и
целомудренных женщин? Оттого, что подкупающая свежесть
натуры сочетается в нем с невообразимой ветхостью
культурного багажа, очень трудно решить: стоит ли с ним
знаться, - общество его, без всякого сомнения, приятно,
но в разговоре с ним ничего нового не почерпнешь, тем
более что ко всему прочему он еще презирает политику и
тщательно избегает коммерческих тем - сферы, где он,
вероятно, значительно более сведущ, чем его друзья из
английских капиталистических кругов. Лучше всего он
уживается с романтически настроенными христианами секты