Человек и сверхчеловек
Шрифт:
разглядеть. Рядом с письменным столом кресло для деловых
посетителей. Еще два кресла в простенке между бюстами.
Входит горничная и подает карточку. Роубэк, взглянув,
кивает с довольным видом. По-видимому, гость желанный.
Рэмсден. Просите.
Горничная выходит и возвращается с посетителем.
Горничная. Мистер Робинсон.
Мистер Робинсон - молодой человек на редкость приятней
внешности. Невольно возникает мысль, что это и есть
первый
одной пьесе могут оказаться два столь привлекательных
персонажа мужского пола. Стройная, элегантная фигура в
трауре, как видно, недавно надетом; маленькая голова и
правильные черты лица, приятные небольшие усики,
открытый ясный взгляд, здоровый румянец на юношески
свежем лице; тщательно причесанные волосы красивого
темно-каштанового оттенка, не кудрявые, но шелковистые и
блестящие, нежный изгиб бровей, высокий лоб и слегка
заостренный подбородок - все в нем обличает человека,
которому предназначено любить и страдать. А что при этом
он не будет испытывать недостатка в сочувствии, тому
порукой его подкупающая искренность и стремительная, но
не назойливая услужливость - знак природной доброты. При
его появлении лицо Рэмсдена расцветает приветливой,
отечески-ласковой улыбкой, которую, однако, тут же
сменяет приличествующая случаю скорбная мина, так как на
лице у молодого человека написана печаль, вполне
гармонирующая с черным цветом его костюма. Рэмсдену,
по-видимому, известна причина этой печали. Когда гость
молча подходит к столу, старик встает и через стол
пожимает ему руку, не произнося ни слова: долгое
сердечное рукопожатие, которое повествует о недавней
утрате, одинаково тяжко для обоих.
Рэмсден (покончив с рукопожатием и приободрившись). Ну, ну, Октавиус, такова
общая участь. Всех нас рано или поздно ожидает то же. Садитесь. Октавиус садится в кресло для посетителей. Рэмсден снова опускается в свое. Октавиус. Да, всех нас это ожидает, мистер Рэмсден. Но я стольким был ему
обязан. Родной отец, будь он жив, не сделал бы для меня больше. Рэмсден. У него ведь никогда не было сына. Октавиус. Но у него были дочери; и тем не менее он относился к моей сестре
не хуже, чем ко мне. И такая неожиданная смерть! Мне все хотелось
выразить ему свою признательность, чтобы он не думал, что я все его
заботы принимаю как должное, как сын принимает заботы отца. Но я ждал
подходящего случая; а теперь вот он умер - в один миг его не стало, и
он никогда не узнает о моих чувствах. (Достает платок и непритворно
плачет.) Рэмсден. Как знать, Октавиус.
ничего не известно. Ну полно! Успокойтесь.
Октавиус, овладев собой, прячет платок в карман.
Вот так. А теперь я хочу рассказать вам кое-что в утешение. При
последнем нашем свидании - здесь, в этой самой комнате, - он сказал
мне: "Тави славный мальчик, у него благородная душа. Когда я вижу, как
мало уважения оказывают иные сыновья своим отцам, я чувствую, что он
для меня лучше родного сына". Вот видите! Теперь вам легче? Октавиус. Мистер Рэмсден! Я часто слыхал от него, что за всю свою жизнь он
знал только одного человека с истинно благородной душой - Роубэка
Рэмсдена. Рэмсден. Ну, тут он был пристрастен: ведь наша с ним дружба длилась много
лет. Но он мне еще кое-что о вас говорил. Не знаю, рассказывать ли вам. Октавиус. Судите сами. Рэмсден. Это касается его дочери. Октавиус (порывисто). Энн! О, расскажите, мистер Рэмсден, расскажите! Рэмсден. Он говорил, что в сущности даже лучше, что вы не его сын; потому
что, быть может, когда-нибудь вы с Энни...
Октавиус густо краснеет.
Пожалуй, напрасно я вам рассказал. Но он всерьез задумывался об этом. Октавиус. Ах, если б я только смел надеяться! Вы знаете, мистер Рэмсден, я
не стремлюсь ни к богатству, ни к так называемому положению, и борьба
за это меня нисколько не увлекает. Но Энн, видите ли, при всей
утонченности своей натуры так свыклась с подобными стремлениями, что
мужчина, лишенный честолюбия, ей кажется неполноценным. Если она станет
моей женой, ей придется убеждать себя не стыдиться того, что я ни в чем
особенно не преуспел; и она это знает. Рэмсден (встав, подходит к камину и поворачивается спиной к огню). Глупости,
мой мальчик, глупости! Вы слишком скромны. Что в ее годы можно знать об
истинных достоинствах мужчины? (Более серьезным тоном.) И потом она на
редкость почтительная дочь. Воля отца будет И для нее священна. С тех
пор как она вышла из детского возраста, не было, кажется, случая, чтобы
она, собираясь или же отказываясь что-нибудь сделать, сослалась на
собственное желание. Только и слышишь, что "папа так хочет" или "мама
будет недовольна". Это уж даже не достоинство, а скорей недостаток. Я
не раз говорил ей, что пора научиться самой отвечать за свои поступки. Октавиус (качая головой). Мистер Рэмсден, я не могу просить ее стать моей
женой только потому, что этого хотел ее отец. Рэмсден. Гм! Пожалуй, вы правы. Да, в самом деле вы правы. Согласен, так не