Человек и сверхчеловек
Шрифт:
комнату. Не будь он так молод, о нем можно было бы
сказать кратко: высокий мужчина с бородой. Во всяком
случае, ясно, что, достигнув средних лет, он будет
относиться именно к этой категории. Сейчас его фигуре
еще свойственна юношеская стройность,но он меньше всего
стремится производить впечатление юноши; его сюртук
сделал бы честь премьер-министру, а внушительный
разворот его широких плеч, надменная посадка головы и
олимпийская
каштановых волос, откинутых с высокого лба, больше
напоминают Юпитера, чем Аполлона. Он необыкновенно
многоречив, непоседлив, легко увлекается (отметьте
вздрагивающие ноздри и беспокойный взгляд голубых глаз,
раскрытых на одну тридцать вторую дюйма шире, чем
нужно), быть может, слегка безумен. Одет с большой
тщательностью - не из тщеславной слабости к внешнему
лоску, но из чувства значительности всего, что он
делает. И это чувство заставляет его относиться к
простому визиту, как другие относятся к женитьбе или к
закладке общественного здания. Впечатлительная,
восприимчивая, склонная к преувеличениям, пылкая
натура; одержим манией величия, и только чувство юмора
спасает его.
В данную минуту это чувство юмора ему изменило. Сказать,
что он взволнован - мало; он всегда находится в той или
иной фазе взволнованности. Сейчас он в фазе панического
ужаса; он идет прямо на Рэмсдена, как бы с твердым
намерением пристрелить его тут же, у его собственного
камина. Однако из внутреннего кармана он выхватывает не
револьвер, а свернутый в трубку документ и, потрясая им
перед носом возмущенного Рэмсдена, восклицает:
Тэннер. Рэмсден! Вы знаете, что это такое? Рэмсден (высокомерно). Нет, сэр. Тэннер. Это копия завещания Уайтфилда. Энн получила его сегодня утром. Рэмсден. Под "Энн" вы, я полагаю, подразумеваете мисс Уайтфилд? Тэннер. Я подразумеваю нашу Энн, вашу Энн, его Энн, а теперь - да поможет
мне небо!
– и мою Энн! Октавиус (встает, сильно побледнев). Что ты хочешь сказать? Тэннер. Что я хочу сказать? (Взмахивает документом.) Знаете, кто назначен
опекуном Энн по этому завещанию? Рэмсден (холодно). Полагаю, что я. Тэннер. Вы! Вы и я, сударь. Я! Я!! Я!!! Мы оба! (Швыряет завещание на
письменный стол.) Рэмсден. Вы? Этого не может быть. Тэннер. Это ужасно, но это так. (Бросается в кресло, с которого встал
Октавиус.) Рэмсден! Делайте, что хотите, но избавьте меня от этого. Вы
не знаете Энн так, как я ее знаю. Она совершит все преступления, на
которые способна порядочная женщина, - и во всех
утверждая, что исполняла волю своих опекунов. Она все будет сваливать
на нас, а слушаться нас будет не больше, чем кошка пары мышат. Октавиус. Джек! Я прошу тебя не говорить так об Энн! Тэннер. А этот голубчик влюблен в нее! Вот еще осложнение. Теперь она или
насмеется над ним и скажет, что я его не одобрил, или выйдет за него
замуж и скажет, что вы ее заставили. Честное слово, это самый тяжелый
удар, какой только мог обрушиться на человека моего возраста и склада! Рэмсден. Позвольте взглянуть на завещание, сэр. (Подходит к письменному
столу и берет документ в руки.) Не могу себе представить, чтобы мой
друг Уайтфилд проявил такое отсутствие доверия ко мне, поставив меня
рядом с... (По мере чтения лицо у него вытягивается.) Тэннер. Я сам виноват во всем - вот жестокая ирония судьбы! Он мне как-то
сказал, что наметил вас в опекуны Энн; и нелегкая меня дернула ему
доказывать, что глупо оставлять молодую девушку на попечении старика с
допотопными взглядами. Рэмсден (остолбенев). Это у меня допотопные взгляды!!! Тэннер. Безусловно. Я тогда только что закончил статью под названием "Долой
правление седовласых" и весь был набит примерами и доказательствами. Я
говорил, что самое правильное - сочетать житейский опыт старости с
энергией молодости. Теперь ясно: он меня поймал на слове и изменил
завещание - оно подписано примерно через две недели после нашего
разговора, - назначив меня вторым опекуном! Рэмсден (бледный и исполненный решимости). Я откажусь от опекунства. Тэннер. Не поможет. Я всю дорогу от самого Ричмонда отказывался, но Энн
твердит одно: конечно, она теперь сирота, и с какой стати люди, которые
охотно бывали в доме при жизни ее отца, станут утруждать себя заботами
о ней. Последнее изобретение! Сирота! Это все равно, как если бы
броненосец стал вдруг жаловаться, что некому защитить его от волн и
ветра! Октавиус. Нехорошо, Джек. Она действительно сирота. И ты должен быть ей
опорой. Тэннер. Опорой! Разве ей угрожает что-нибудь? На ее стороне закон, на ее
стороне всеобщее сочувствие, у нее много денег и ни капли совести. Я
нужен ей только для того, чтобы она могла взвалить на меня моральную
ответственность за свои поступки и делать все, что ей хочется,
прикрываясь моим именем. Я не смогу ее контролировать; зато она сможет
меня компрометировать сколько ей вздумается. Это не лучше, чем быть ее