Человек и сверхчеловек
Шрифт:
женщин иссохнут в бесплодии, если только это поможет ему лучше сыграть
Гамлета, написать более талантливую картину, создать проникновенную
поэму, замечательную пьесу, глубокую философскую систему! Помни, Тави,
художник творит затем, чтобы показать нас самим себе такими, какие мы
есть. Наш разум - не что иное, как самопознание; и тот, кто хоть
ничтожную каплю может прибавить к этому познанию, обновляет разум,
подобно тому как женщина обновляет человеческий род. В своем
неистовстве
опасен для нее, как она для него, и так же грозно пленителен.
Человечество не знает борьбы более коварной и беспощадной, чем борьба
мужчины-художника с женщиной-матерью. Кто кого? Иного исхода нет. И
борьба смертельна именно потому, что, выражаясь вашим романтическим
языком, они любят друг друга. Октавиус. Будь это даже так - чего я ни на минуту не допускаю, - ведь именно
в смертельной борьбе выковываются благородные характеры. Тэннер. Советую тебе вспомнить об этом при ближайшей встрече с медведем
гризли или с бенгальским тигром. Октавиус. Я хотел сказать: там, где есть любовь, Джек. Тэннер. О, тигр будет любить тебя! Нет любви более искренней, чем любовь к
тому, что можно употребить в пищу. По-моему, именно так тебя любит Энн;
она похлопала тебя по щеке, словно это была в меру поджаренная баранья
котлетка. Октавиус. Знаешь ли, Джек, мне бы давно следовало убежать от тебя без
оглядки, если б я не взял себе за правило не обращать внимания на твои
слова. Ты иногда говоришь такое, что просто слушать невыносимо.
Возвращается Рэмсден, и за ним Энн. Они входят быстрым
шагом, прежний досужий и торжественно-скорбный вид
сменился у них выражением неподдельной озабоченности, а
у Рэмсдена, кроме того, и тревоги. Он останавливается,
собираясь обратиться к Октавиусу, но при виде Тэннера
сразу спохватывается.
Рэмсден. Никак не думал застать вас еще здесь, мистер Тэннер. Тэннер. Я мешаю? Всего наилучшего, коллега опекун. (Идет к двери.) Энн. Джек, погодите. Ведь все равно, дединька, рано или поздно он узнает. Рэмсден. Октавиус! Я должен сообщить вам нечто в высшей степени серьезное.
Речь идет о весьма интимном и щекотливом обстоятельстве - и весьма
неприятном, как ни грустно мне в этом признаться. Вы желаете, чтобы я
говорил в присутствии мистера Тэннера? Октавиус (побледнев). У меня нет секретов от Джека. Рэмсден. Прежде чем вы примете окончательное решение, я должен вас
предупредить, что дело касается вашей сестры и что произошло нечто
ужасное. Октавиус. Вайолет?! Что случилось? Она... она умерла7 Рэмсден. Это было бы не самое худшее. Октавиус. Ранена? Несчастный случай? Рэмсден. Да нет же. Совсем другое. Тэннер. Энн, может быть, у вас хватит элементарной человечности толком
сказать
куда-нибудь. (Порхнув к письменному столу, усаживается в кресло
Рэмсдена, предоставив мужчинам самим выпутываться из затруднения.) Октавиус (озаренный догадкой). Мистер Рэмсден, вы хотите сказать... Рэмсден. Да.
Октавиус, уничтоженный, падает в кресло.
Боюсь, нам придется признать установленным факт, что три недели тому
назад, когда все мы считали, что Вайолет гостит у Парри Уайтфилдов, она
находилась вовсе не в Истборне. А не далее как вчера миссис Парри
Уайтфилд встретила ее с обручальным кольцом на пальце в приемной у
некоего врача; таким образом все и раскрылось. Октавиус (вскакивает, сжимая кулаки). Кто этот негодяй? Энн. Она не говорит. Октавиус (снова рухнув в кресло). Какой ужас! Тэннер (с едким сарказмом). Ужасно! Потрясающе! Хуже смерти, как считает
Рэмсден. (Подходит к Октавиусу.) Ты бы, наверно, предпочел услышать,
что она попала под поезд и осталась без ног или еще что-нибудь столь же
благопристойное и заслуживающее сочувствия. Октавиус. Как ты жесток, Джек! Тэннер. Жесток? Но послушай, милый мой, чего ты, собственно, убиваешься? Вот
женщина, о которой все мы до сих пор знали только то, что она рисует
скверные акварели, разыгрывает на рояле Грига и Брамса, бегает по
концертам и по гостям, тратя впустую жизнь и деньги. И вдруг мы узнаем,
что она бросила всю эту дребедень и обратилась к своей величайшей цели
и самому высокому назначению - увеличивать, умножать и пополнять
население земли. И вместо того, чтобы восхититься ее мужеством и
возрадоваться проявлению великого инстинкта, вместо того, чтоб увенчать
торжество женской сущности и возгласить в победном гимне "Младенец
родился нам; сын дан нам", - вы, весело чирикавшие под траурным крепом,
строите постные мины, и вид у вас такой жалкий и пристыженный, словно
девушка совершила самое отвратительное преступление. Рэмсден (рыча от бешенства). Я не потерплю, чтобы подобные гнусности
произносились в моем доме! (Ударяет кулаком по столу.) Тэннер. Слушайте, если вы еще раз оскорбите меня, я поймаю вас на слове и
уйду из вашего дома. Где сейчас Вайолет, Энн? Энн. А что? Вы к ней пойдете? Тэннер. Конечно, я к ней пойду. Ей нужна помощь; ей нужны деньги; ей нужно
знать, что ее уважают, радуются за нее; нужна уверенность, что ее
ребенок ни в чем не будет нуждаться. От вас она вряд ли получит все
это; пусть же получит от меня. Где она? Энн. До чего вы своенравны, Джек. Она наверху. Тэннер. Как? Под священным кровом Рэмсдена? Скорей, Рэмсден, идите и