Человек из прошлого

Резниченко Максим Геннадиевич

Верх и низ, море и небо поменялись местами, странным образом сыграли с моим восприятием, когда, глядя вверх, я увидел самого себя. Сквозь грохот вздымающейся волны и завывания свихнувшегося ветра пробивались новые звуки. Они становились громче и отчетливее, вытесняя все остальные. Я сразу узнал эти быстрые и хлесткие громыхания – так ведет огонь пулемет. Судя по всему, стреляют двое. Я слышал, как свинцовые пули глухо стучат в бетон и как с неприятным чавканьем вонзаются в плоть. Голоса, злые и яростные. Я узнал их, но вслушаться не пытался.

Тот я, на которого я сейчас смотрел, распластался на полу в луже крови. Она моя, и ее было неожиданно много. В свете раскиданных тут и там зеленых светильников я увидел

своих убийц. Их обнаженные торсы покрыты причудливыми татуировками, а руки сжимали хатисы, чьи клинки были окровавлены. Твари откатились от моего тела, устремившись куда-то в сторону, а в следующий миг злая и неотвратимая свинцовая смерть выкосила их. Кажется, я даже почувствовал пороховой дым и запах раскаленного металла. Но нет, это всего лишь игра собственного воображения. В наступившей тишине послышались шаги двух пар ног. Их обладатели даже не старались ступать тихо. К чему? Тела убитых тварей исчезли, и через мгновенье я услышал испуганный крик. Наконец, в поле зрения появились сами стрелки. Один из них оказался у моего тела и склонился над ним. Человек сорвал со своей головы шлем, и я увидел собранные в хвост светлые волосы. Это была девушка. Она попыталась перевернуть на спину того меня, что лежал в луже крови, но сразу отдернула руки и в испуге поглядела на свои окровавленные ладони. Подошел второй человек, он наклонился и с трудом, но перевернул на спину безжизненное тело. Эти двое попытались стянуть с него бронежилет. Зачем? У них ничего не получилось, тогда девушка сняла с головы мертвеца шлем. Мне больно было видеть, как она заплакала, попытавшись нащупать пульс сначала на шее, потом – на кисти убитого. Его остекленевшие глаза смотрели прямо на меня, и от этого остановившегося взгляда мне стало совсем не по себе. Ладонь человека, второго стрелка, прикрыла их, и он тяжело поднялся на ноги.

– Нам нужно найти Мишу, – глухо обронил он. – Пойдем, Соня.

Нет, я не хочу смотреть, как она убивается горем. Не хочу смотреть на свое мертвое тело. Не хочу быть здесь. Почему вообще я вижу все это? Я мертв. Мне здесь не место.

С трудом, но мне удалось оторвать взгляд от этой горькой и печальной сцены. Мир моря и песка встретил меня пустой тишиной.

– Друг! Не умирай! – я знаю, кому принадлежит этот голос, но не мог ответить ему, потому что не в моих силах было что-либо изменить.

Тень накрыла меня, и я еще успел увидеть, как исполинская, немыслимая волна падает, рушится, вышибая меня из этого странного места, где алое море говорит со мной голосом Друга, и где мысли-слова принимают удивительные формы и образы. Где я не умер.

Целый мир – это точка. Нет, не так. Вся вселенная – это точка, не имеющая размеров, но бесконечно стремящаяся к абсолютному минимому. Тем не менее, эта точка растет и ширится в размерах, увеличивается в объеме. Или это я приближаюсь к ней? Не знаю… На короткий миг мне показалось, что я двигаюсь с сумасшедшей скоростью по тоннелю, не имеющему ни стен, ни границ. Я даже не пытаюсь смотреть по сторонам, прикипев взглядом-мыслью только к этой стремительно увеличивающейся точке. Вот уже целая вселенная вырастает из нее. Она с голодной жадностью хватает меня и втягивает в себя.

У меня нет глаз, чтобы прикрыть их веками. У меня нет рук, чтобы заткнуть уши. Звуки, запахи, цвета обрушились на меня одновременно. Будь у меня тело, я бы дернулся. Будь у меня голос, я бы закричал. Но у меня ничего нет. Я – Мысль. И это значит, что несмотря ни на что, я существую. Но я не хочу быть призраком. Тем не менее, жажда жизни во мне слишком сильна, и я не знаю, что лучше: исчезнуть или вот так существовать. Пока не знаю.

Я снова оказался в месте, где на полу в луже крови лежит мое тело. Краем сознания отметил, что в коридоре горит свет. Стены усеяны многочисленными оспинами пулевых отверстий. Ковролин на полу сильно обуглен, а местами

его и вовсе нет. С каким-то болезненным любопытством изучаю свое тело. Удивляюсь количеству нанесенных ран. Кровь уже давно не бежит из них. Рядом уже нет ни Сони, ни Клауса. Но я слышу их голоса. Едва пожелав, я пришел в движение, устремившись в ту сторону. Дверь в пятьсот пятьдесят первую палату распахнута настежь. По привычке замер сбоку от нее. Прислушался к злым голосам внутри. Точнее, зол лишь один – Сонин.

– Бросайте оружие, – цедит девушка. – Вот тогда и поговорим.

– София, успокойся, – Учительница всегда зовет ее полным именем.

– Не нужно меня успокаивать! Оружие на пол!

– Я не собираюсь с тобой спорить. Если ты не готова к беседе, поговорим в следующий раз.

– Следующего раза не будет! Мы все решим здесь и сейчас!

– Я не буду тебя спрашивать. Просто уйду отсюда, – устало ответила ей Марина Яковлевна.

– Попробуйте, – Соня едва не шипит от ярости, – и мы посмотрим, успеете вы уйти, прежде чем я начну стрелять, или нет.

– Даже так?

– Даже так.

Молчание затягивалось, но Учительница все-таки уступила.

– Хорошо, что ты хочешь?

– Оружие на пол! – приказала Соня, и через миг я услышал приглушенный ковролином звук удара оружия о пол.

– Сядьте! – новая команда, и едва слышно скрипнули пружины больничной койки.

– Что дальше? Может быть, попрыгать на ноге? – зря она так.

В замкнутом помещении выстрел грохнул громко и очень звонко, и я, наплевав на все условности, ворвался внутрь. Первое, что увидел, – это испуганные глаза Марины Яковлевны. Их взгляд был прикован к дымящемуся стволу пистолета в руках Сони. И меня никто не заметил!

– Не злите меня! – злым голосом сказала девушка. – Вам смешно? Я спрашиваю, вам смешно?!

– Нет, не смешно, – Учительница постаралась ответить спокойно, но мне было видно, что она скрывала не раздражение, а страх.

– Миша, ты как? – спросила Соня моего друга, стоявшего у окна, но глаз с Марины Яковлевны не спустила.

– Я в порядке.

– Ладно, – Учительница сказала уже по-настоящему спокойным голосом, – поигрались, и хватит. Позови Максима, я хочу с ним поговорить.

С моего места, где я находился, было видно, как после этих слов глаза Сони наполнились влагой, и единственная слеза, блеснув в свете электрических ламп, скатилась по ее щеке.

– Ты позовешь его? – снова спросила женщина.

– Его нет, – наконец, выдавила девушка дрогнувшим голосом.

– Что значит нет? Тогда выйдите с ним на связь и вытяните сюда, – скрывая раздражение, произнесла Марина Яковлевна. – Я хочу с ним поговорить.

Соня вытерла свободной рукой щеку и глаза.

– Максима нет, – глухим голосом сказала она, – потому что он погиб.

– Что? – лицо Учительницы окаменело. – Что ты сказала?

– Я сказала, что Максим погиб! – девушка сорвалась на крик. – Его убили ваши твари, ваши проклятые твари! Своими ублюдочными тесаками изрубили его!

– Успокойся! – отрывисто бросила женщина. – Где он? Быстро показывай, где он!

Марина Яковлевна вскочила с кровати и в миг преодолела разделявшее их расстояние. Она не обратила внимания на пистолет, упершийся ей в грудь. Соня опустила его к бедру, продолжая держать Учительницу на прицеле, и коротко ответила:

– В коридоре.

Миша выбежал за дверь первым, за ним – Марина Яковлевна и Соня с Клаусом. Я последовал за ними, терзаемый смутной надеждой, что Учительница сможет что-нибудь придумать и излечить меня. Она уже осматривала тело на полу, пыталась нащупать пульс, оттягивала веки на каждом из глаз, светила в них крошечным фонариком, изучала раны на изрубленных хатисами плечах, руках, бедрах. Через минуту она опустила плечи и едва коснулась раны на шее, которую не видно было из-за наполнившей и свернувшейся в ней крови.