Человек из пустыни
Шрифт:
Король нахмурился.
“У вас есть причины бояться полковника Асспленга? Он вас обидел?”
“Да нет, ваше величество, — вздохнул я. — Просто я его не перевариваю. Находиться рядом с ним — это как… как есть сырую нечищеную рыбу с костями! Мерзко!”
“Оригинальное сравнение, — усмехнулся король. — Но очень доходчивое. Понимаю вас… Поверьте, дитя моё, понимаю. Но не стоит воспринимать это так болезненно. Вы, в конце концов, уже не ребёнок и тоже можете подумать о своей личной жизни. Пусть ваш папа сам решает, как ему жить: это его
Я стукнул себе кулаком по колену.
“Но я не одобряю его выбор! И не хочу с этим мириться!”
“Дитя моё, поверьте моему опыту: бесполезно пытаться повлиять на наших родителей, — сказал король. — И не стоит тратить своё время и силы на конфликты с ними, вместо этого лучше подумать о себе. Заняться устройством собственной жизни. Ваш папа устал от одиночества — что ж, пусть попытает счастья с кем-нибудь. Он уже взрослый человек и может сам решать за себя. Как, впрочем, и вы”.
В его глазах была спокойная мудрость и загадочная грусть, он смотрел на меня ласково и печально. Его руки могли бы обнять меня, но не делали этого и продолжали лежать на руле скутера. Внутренне трепеща, я решился задать вопрос.
“Ваше величество… Можно спросить вас на личную тему?”
“Спрашивайте, дитя моё”, — улыбнулся король.
Я собрался с духом и спросил:
“А почему вы всё ещё один?”
Король ответил не сразу, задумчиво глядя вдаль из-под длинных и густых, как у ребёнка, ресниц. Я обмер, испугавшись, что спросил о том, о чём не следовало спрашивать, но король, чуть приметно вздохнув, наконец ответил:
“Трудно объяснить, дитя моё. Не вы первый задаёте мне этот вопрос… Я всем отвечаю, что променял личную жизнь на государственную службу, и отчасти это правда. Но вам мне хочется ответить откровенно. Причина не только в этом. Мне было около двадцати, когда я первый раз в жизни по-настоящему полюбил. Всё, что было до этого, — так, глупости, баловство. Но моя первая настоящая любовь не нашла взаимности… Со мной обошлись жестоко, и я долго не мог оправиться после этого. Чтобы заглушить боль, я с головой бросился в работу, посвятил всего себя карьере. Как-то незаметно получилось, что работа затянула меня целиком, и времени на личную жизнь не осталось. Я привык… Привык так жить, думая, что служу людям, делаю что-то хорошее. Но сейчас я понимаю, что с пустым, никого не любящим сердцем вряд ли возможно делать что-то действительно хорошее. Трудно хорошо заботиться о целом народе, не научившись прежде заботиться о собственной семье, которой у меня нет”.
Король умолк, опустив взгляд. Моё горло сжалось от горестного недоумения: кто мог жестоко обойтись с ним, разбить ему сердце — ему, такому прекрасному, самому лучшему на свете? Повинуясь неудержимому порыву, я нежно дотронулся до щеки короля, хотя, наверно, следовало сначала спросить на это дозволения. Ресницы и губы короля вздрогнули, он закрыл глаза и прильнул щекой к моей ладони.
“Вам жаль меня… Нет, мне не нужна жалость. — Взгляд короля подёрнулся ледяной корочкой боли, он отнял мою руку от своей щеки, но не выпускал, крепко сжав в своей. — Вы ещё слишком юны, Лейлор, а юности свойственны метания и поиски, постоянство же приходит лишь с годами. Я не так юн, как вы, и у меня нет времени на
Я сам не понимал, что со мной творится. Из моих глаз хлынули слёзы, я всхлипывал так сильно, что было больно в груди.
“Лейлор… Дрогой мой! — воскликнул король сокрушённо. — Что я наделал… Я обидел вас! Простите, дитя моё, простите меня, если я сказал что-то обидное. Я не хотел, клянусь”.
Его руки оторвались от руля и заключили меня в объятия. Окончательно потеряв голову и не понимая, что я делаю, я стал покрывать всё его лицо поцелуями в каком-то экстазе, всхлипывая и содрогаясь. Король закрыл глаза, подставляя лицо моим губам.
“Зачем? Зачем вы это делаете, дитя моё? — спросил он с горечью. — Хотите, чтобы я поверил вам, влюбился? А потом вы скажете, что ошиблись, что приняли за любовь что-то другое, и бросите меня”.
“Нет! — прошептал я, обвивая руками его шею. — Нет, я вас не обману… Не брошу! Никогда!”
“Хоть я уже не молод, но у меня доверчивое сердце, — проговорил король. — Рана на нём ещё не зажила, и оно не вынесет ещё одной”.
“Я залечу все ваши раны”, — прошептал я, потянувшись к нему губами.
“Что я делаю… Безумец!” — пробормотал король. И, помедлив секунду, с отчаянным безрассудством человека, которому нечего терять, бросился в бездну поцелуя.
Перечитав написанное, Лейлор откинулся на подушку и закрыл пылающее лицо ладонями. Получилось сентиментально, как в каком-нибудь романе «про любовь». Но всё это действительно было: катание на скутере, разговор об отце и полковнике Асспленге и рассказ короля о его несчастной любви. А потом король накрыл его губы таким долгим и нежным поцелуем, что у Лейлора до сих пор при воспоминании об этом что-то сладко сжималось в низу живота, а по спине бежали мурашки. Было два часа ночи, но Лейлор не спал: он записывал всё это в свой дневник, лёжа в постели.
Глава 11. Создатель оазисов…
Глава 11. Создатель оазисов и прорицатель Хадебуда
Заснул Лейлор уже под утро, а в половине девятого его разбудил стук в дверь. Нажав кнопку дверного переговорного устройства, он сонно спросил в микрофон:
— Кто? Если это уборка, то ещё рано. Я сплю!
Из динамика его оглушил незнакомый голос, отчеканивший:
— Никак нет! Цветы!
Озадаченный, Лейлор пробормотал, нажимая кнопку открывания двери:
— Входите…
В номер вошёл высокий и широкоплечий голубоглазый красавец в чёрной форме и чёрном берете. В руках у него была корзина с цветочной композицией.
— Куда прикажете поставить? — осведомился он, вытянувшись по стойке «смирно».
— Можно на тумбочку, — ответил Лейлор, натягивая на себя одеяло.
Курьер поставил корзину на тумбочку и опять вытянулся. Для курьера доставки цветов он был слишком вымуштрованный и, хотя при нём не было оружия, он походил, скорее, на бойца спецназа. Он уже повернулся, чтобы уйти, но Лейлор спросил его вдогонку: