Человек из пустыни
Шрифт:
— Он бы гордился тобой, — сказал Эсгин.
Он не удержался и ласково скользнул рукой по волосам Серино, пропустив между пальцами прядку. Серино поймал его руку и приложился к ней губами.
— Так ты согласен?
— Это очень благородно с твоей стороны, — сказал Эсгин. — Но на одном благородстве брак не может держаться. Ты мне нравишься… Возможно, и я тебе немного нравлюсь, но ведь этого мало для создания семьи! Ты можешь признать ребёнка своим, но всё равно он не твой. Не знаю, сможешь ли ты любить его…
«Что
— Ты что? Тебе плохо? Что с тобой?
Еле ворочая непослушным, одеревеневшим языком, Эсгин пробормотал:
— Можно, я подумаю?
Глава 17. Утро
Слушая зябкую утреннюю тишину, Лейлор босиком вышел на балкон. Розовые лучи солнца прогоняли клочья тумана с одетых белой пеной цветения веток, оставляя на траве, на листьях и в чашечках цветков прохладные росистые бриллианты. Замирая от восхищения, Лейлор кутался в плащ и любовался садом, и на сердце у него было светло и радостно, а от вчерашнего горя не осталось и следа. Плащ он надел на голое тело и теперь слегка озяб от утренней прохлады, но во всём теле он ощущал такую лёгкость, что, казалось, стоило ему подняться на цыпочки и чуть напрячься, он мог бы взлететь. Лейлор действительно встал на цыпочки, устремившись всем телом ввысь, вдохнул всей грудью свежий, полный весеннего благоухания воздух и улыбнулся сияющему чистому небу, обводя белые кружевные макушки деревьев широко открытыми, восторженными глазами. Сверкающее всеми цветами спектра, ничем не омрачаемое счастье переполняло его, и от этого ему хотелось и смеяться, и плакать одновременно. Смех вырвался из его груди, горло сжалось болезненно и сладко, а глаза увлажнились. Счастье пронзало его, пульсировало у него под диафрагмой, подступало к горлу и делало всё его тело упругим и сильным.
Он вернулся в спальню и зарылся пальцами в разметавшиеся по подушкам волосы Раданайта. Всматриваясь в лицо спящего короля, он вспоминал слова, которые они сказали друг другу туманной ночью в центре лабиринта, и ему до сих пор не верилось, что всё это было наяву. «Неужели я сказал это?» — поражался он, вспоминая, как сделал королю предложение. И король ответил «да» — вот что было главным. Теперь они принадлежали друг другу телом и душой, принадлежали безраздельно, и Лейлор, представив себе на миг, что Раданайт обнимает и целует кого-то другого, болезненно содрогнулся. Жгучее жало ревности вонзилось в него и на миг заставило дрогнуть незамутнённую зеркальную гладь безмятежного счастья, которое наполняло его на балконе. Откинув с груди Раданайта шёлковую простыню, он приник к его коже горячими губами. Он делал это снова и снова, пока рука Раданайта не поднялась с подушки и не легла ему на голову, тёплая и тяжёлая от сна. Между ресницами короля, ещё секунду назад сонно сомкнутыми, проступала нежность.
— Счастье моё, — проговорил он ласково, зарываясь пальцами в волосы Лейлора.
Лейлор с трепетом понял: нет, этого просто не могло быть. У него не было соперников, король любил только его, это читалось
— Это лучшее пробуждение в моей жизни, — сказал Раданайт, вороша пальцами пряди его волос.
— И в моей, — эхом прошептал Лейлор. — Пойдёмте на балкон, ваше величество… Утро такое чудесное!
— Отныне просто Раданайт, — поправил король. — И можешь говорить мне «ты». — И, тихонько поцеловав Лейлора в макушку, добавил: — Наедине, разумеется.
Через пять минут, стоя в туго подпоясанном вышитом халате у парапета балкона, король встряхнул распущенными волосами и с наслаждением глубоко вздохнул. Окинув взглядом цветущий сад, бело-розовый от утренних лучей, он потянулся и сказал:
— В самом деле, прекрасное утро. Но ты ещё прекраснее, мой милый.
Лейлор доверчиво потянулся к нему губами, и Раданайт поцеловал его. Лейлор обвил руками его шею, а король прижал его к себе, и поцелуй получил более страстное продолжение.
— Вот уж все упадут, когда мы объявим о нашем обручении! — сказал Лейлор. — Мне прямо не терпится увидеть их лица!
— Думаю, мы сделаем это за завтраком, — ответил Раданайт. — Это наиболее подходящий момент.
Альмагир рано поднялся и первым делом пошёл в комнату к Эсгину: ему не терпелось поговорить с ним. Эсгин уже проснулся и сидел в постели, обхватив колени руками и глядя в окно, задумчивый и бледный.
— Доброе утро, дорогой, — сказал Альмагир, целуя его в голову.
— Доброе утро, отец, — чуть слышно ответил тот.
Окинув его проницательным и заботливым родительским взглядом, Альмагир проговорил:
— Тебе не удастся от меня ничего скрыть, родной. Признайся: ты ждёшь ребёнка? Я ведь всё вижу, ты меня не обманешь.
Эсгин поёжился, кутаясь в одеяло. Всю минувшую ночь он не смыкал глаз, и сейчас голова была слегка тяжёлой. Он принял решение, и это отняло у него все силы.
— Я и не намерен пытаться тебя обмануть, — сказал он. — Да, у меня будет ребёнок.
Отец смотрел на него испытующе.
— Чей он?
Эсгин устало улыбнулся.
— Мой.
— Ты понимаешь, что я имею в виду, — сказал отец строго. — От кого у тебя этот ребёнок? Мы с милордом знаем его?
Эсгин медлил отвечать. Да, отец и лорд Райвенн хорошо знали того, кто сделал ему этого ребёнка, но назвать его Эсгин не мог. Просто не мог, и всё. Он помнил, что должен был сказать: «Серино», — как они договорились, но язык почему-то не поворачивался солгать, а правда была слишком постыдна, чтобы её сказать.
— Сынок, посмотри мне в глаза и скажи, — настаивал отец. — Я понимаю, ты уже взрослый, но мы с милордом имеем право знать, потому что мы твои родители.