Человек, которого нет

Гарридо Аше

Записки сумасшедшего: Я это моя история

Совсем не сразу я понял и сформулировал, что мужской род связан с другой историей, что я не просто "он", а вполне определенный человек. Я есть я, этот определенный человек... или меня нет вообще.

О ней здесь речи уже не было.

Меня не интересовало, что здесь останется, если не будет меня. Я мог бы дополнить лукрециево "где есть я, там нет смерти, где есть смерть -- нет меня". Я сказал бы: где нет меня, там смерть. И что мне за дело до того, что есть, когда нет меня? Это точно не мои проблемы.

Я, кстати, довольно

часто пытался себя здесь аннулировать, и у меня находились вполне весомые причины для этого. Меня нет, я муляж, симуляция личности, психологическая защита. Меня нет, потому что тот, чьим именем я называюсь, слишком хорош, не по Сеньке шапка. Меня нет, потому что так не бывает.

Упорство, с которым я этим занимался, меня самого поражает.

Не то чтобы "если я не тот человек, то кто же я?", а с размаху - "я тот человек или меня нет" и даже "я тот человек, но меня нет".

Гораздо позже я смог понять, по крайней мере - довольно уверенно предположить, с чем это связано. Но об этом я потом расскажу.

Однажды, несколько лет назад, я записал в своем дневнике такое:

"Сегодня я утром проснулся и думал о том, каково это - требовать от людей, чтобы они видели то, чего нет.

Видеть меня, мужчину.

Как же так, разве меня нет? Я же есть. А есть ли я на самом деле? А вдруг я просто хитро выстроенная психологическая защита?

Эти мысли побежали по очередному кругу, причиняя мне тоскливое и безнадежное страдание.

Я думал: одни говорят - женщина как женщина, только не в своем уме.

Другие в это же время говорят - как можно тебя не замечать?

Кто же прав? Те, кто видит очевидное, или те, кто не видит его? И что здесь является очевидным?

Я думал и думал, страдал и страдал, и постепенно приходил к выводу, что я зря тревожу людей, надо бы уже смириться с действительностью и принести свои извинения всем, кого я ввел в заблуждение...

И завел свою мантру "меня нет". И стал поочередно и методично перечислять всё, чего нет. Отказывался от себя последовательно и в деталях. Начал с грамматического рода, в котором я говорю о себе, продолжил характером, перешел к достижениям. С человеческими качествами трудностей не возникло. Умный я или умная я, добрый или добрая, сильный или слабый, или я сильная и слабая, с этим оказалось очень просто разобраться: поменять родовые окончания у прилагательных. Хотя оттенок фальши все равно присутствовал: я смутно чувствую, что женщина умна иным образом, чем умен мужчина, что доброту они чувствуют по-разному, к силе и слабости относятся не одинаково. И все-таки это было выполнимо. Переписать на нее результаты моей деятельности оказалось еще проще: сделал ты дело или сделала - результат уже является фактом. В каком-то смысле, он лежит отдельно, и он рода не имеет. Полученное образование остается образованием, выращенный сад - садом, написанная книга так же шелестит страницами. Зачет.

Я аккуратно переводил все от себя к ней, одно за другим. Все, совершенное мной здесь, на ее территории, приписывалось ей без ощутимых помех. Но, покончив со здешними достижениями и провалами, я вспомнил, что есть еще кое-что. То, что принадлежит только мне, а ей не принадлежит. Но раз меня нет, оно не принадлежит и мне. Моя история. Моя жизнь когда-то давно. Этого просто не было никогда, не было совсем, раз не было меня.

Даже вспоминать об этом нелегко. Как я думал об этом и не исчез насовсем?

Я думал: меня же нет и не было никогда. Это все выдумки. Человеческий разум и не такое может изобрести. Защиты, психологические защиты. Меня нет. Я отказался от себя и

отказался от Вальпараисо.

И перестал дышать.

Я лежал и не дышал. Чистая правда: лежу и не дышу, и как будто не собираюсь. И меня это не беспокоит. Я и шевелиться не могу - да и не хочу, собственно, даже не то чтобы не хочу, а мне как-то незачем.

И вот я так лежу, не дышу, не шевелюсь

и сердце внутри как нечто постороннее, потому что шевелится, бьется - и это любопытно, но только самую малость.

Это, конечно, на самом деле продолжалось считанные мгновения. Но для меня-то время как будто остановилось.

Тот, кого я люблю, проснулся и спросил: эй, ты чего? что с тобой?

И я вдохнул, как будто очнувшись.

Я не знаю, что все это значит.

Но я решил: может быть, меня и нет, но Вальпараисо точно есть. И я там точно был.

Вот я сейчас написал это, сижу и смеюсь. И дышу-дышу. Как будто получил помилование".

Но на следующий день я снова думал, что это все неправда.

Неокончательный диагноз: Смена точки сборки

А теперь совершим еще одно действие.

Представим себе, что этот человек существовал на самом деле - сначала когда-то, лет сорок назад, а потом снова - уже сейчас. И если бы это его странное существование было для него непрерывным, то как бы он чувствовал себя?

Предположим, он участвовал в некоторых событиях там и тогда, и в результате этих событий, как я уже упоминал, попал в руки врагов - и его допрашивали, долго и со знанием дела. А он сопротивлялся, как мог, а мог он, по всему выходит, много. И в результате попыток добиться от него информации его очень сильно испортили. Практически невосстановимо. То есть, он там умер от пыток. Хотя, может быть, его застрелили, после того как он свел себя с ума, лишил себя доступа к своей памяти и стал для них бесполезен. Так или иначе, он сначала был истерзан пытками, лишился памяти и сознания, а потом был убит.

И вот, если бы в результате описанного в предисловии обмена он снова оказался живым, как бы он себя чувствовал?

Давайте попробуем посмотреть на эту историю с такой точки.

Выписки:

"Я слишком большой скептик, чтобы отрицать возможность чего бы то ни было".

Томас Генри Гексли

Записки сумасшедшего: Милые кости

Однажды мне приснился страшный сон.

Как будто я подхожу к дому (а место вокруг было мне совсем незнакомое, слева передо мной была большая голубятня, а прямо за ней во всю ширину - большой овраг и за ним поднимающийся по склону лес) и вижу, что некий страшный человек запаковывает в пластиковый прозрачный мешок девушку. Это как будто бы мой, то есть ее, сосед по дому, про которого говорили, что он "ненормальный", что у него "справка". Он бросает мешок с девушкой перед голубятней и уходит за топором. Я подбегаю и вижу, что девушка плачет внутри мешка и тело ее покрыто ранами. Я выхватываю ее - она как будто завернута в несколько слоев пленки, но я срываю только верхний, хватаю ее и бегу через овраг к лесу, уверенный, что там маньяк нас не догонит и не найдет. Далеко в лесу я останавливаюсь, чтобы распутать девушку и освободить ее от мешков. И вижу, что несу в руках прозрачный сверток с человеческими ребрами, на которых осталось немного окровавленной плоти, разделенными и аккуратно сложенными одно к другому. Небольшой такой сверток, с десяток ребер. И я понимаю, что смог унести только часть девушки, расчлененной маньяком. Тогда я думаю, что надо отнести сверток в милицию, чтобы они нашли маньяка, чтобы он больше никого не убивал. И долго иду туда по городу, и никак не могу найти. И встречаю знакомую. Она чего-то от меня хочет, какой-то помощи, но я не могу ей помочь: мне надо отнести в милицию ребра, спрятанные в рюкзаке.