Человек, которого нет
Шрифт:
Я есть.
Но так не бывает.
Но я же - вот он, я есть!
Но так не бывает...
Я хотел остановить этот бег по кругу. Совру, если скажу, что был готов остановить его в любой точке. Я страстно хотел подтвердить свое "я есть". Но я понимал, что никогда никаких доказательств реальности своего существования там и тогда - а, следовательно, и здесь и сейчас, - я не добуду... Хорошо, хорошо, пусть мне докажут, что меня нет, но так, чтобы мне по силам было с этим согласиться, то есть так, чтобы я сам увидел, что меня нет.
Интересно, на что я рассчитывал, кем собирался оказаться, если не собой?
Может быть,
Я этого боялся.
Для меня это было как смерть.
Но я, кажется, очень честный и очень отважный. Я был готов пойти и посмотреть, что же там...
Но одно дело думать об этом, планировать визит к психологу, даже произносить разнообразные варианты вступительной речи. Наедине с собой. Самому себе.
Но сказать это другому...
Мучительные попытки заговорить об этом, описать увиденное, сквозь уверенность, что мне не поверят, потому что поверить невозможно. Это смущение и робость, и ты кусаешь губы и чувствуешь, что слезы подступают слишком близко к глазам. Это бессилие и страх.
Это как признать, что ты всерьез в это веришь - и тогда ты либо наивный дурачок, либо совсем больной безумец.
Об этом не говорят вслух.
Но что же делать, если в том месте, в то время - не только счастье и удача, там еще и боль, отчаяние и настоящая беда.
И эта боль совершенно настоящая, неподдельная. И мне нужна помощь, как настоящему.
Если я решу говорить об этом с психологом, мне нужно будет сказать это вслух.
Как это будет?
"Доктор, меня пытали и убили в семьдесят третьем... или в начале семьдесят четвертого, я не уверен. Кажется, у меня ПТСР, доктор. Вы можете мне помочь?"
И я молчу...
Неокончательный диагноз: Превратности метода
Итак, как помним, мы договорились, что это - фантастика. И в рамках этой договоренности я пытаюсь правдиво рассказать об этом человеке, вернее - представляю его собственные попытки правдиво рассказать о себе.
А ты, читатель, у тебя своя голова на плечах, сам решишь, чему верить, а что счесть галлюцинацией или злонамеренным обманом.
Итак, я продолжаю.
Представьте себе, что однажды Лу набирается храбрости... Да нет, что уж там, храбрости ему всегда хватало. Он только не верил, что это возможно: прийти к психологу, рассказать об этом - и не быть записанным в психи, и не оказаться втянутым в разговор про эзотерику. Рассказы о том, что так бывает, что есть прошлые жизни и память о них, приносили временное облегчение. Он вполне мог допускать, что так бывает. Вполне возможно. А бывают и сумасшедшие. Как понять, сам ты - действительно не псих? Вот этого-то он как раз и не знал: как понять.
Но все-таки он решился и заговорил об этом со своим терапевтом, назовем ее Анной. Он не сразу отважился признаться в этом... признаться в самом себе. Но когда признался, уже не отступал.
– Пожалуйста, имей в виду, что ты работаешь не с ней. Это я пришел на терапию. Это я твой клиент.
– А в чем разница?
И он затруднялся ответить. В чем может быть разница? Она это она, я это я. Как еще?
Он боялся, что это сумасшествие, психическая болезнь. Но когда Алиса сказала, что
– Почему это страшнее?
– спросила Анна.
– Ну, если я псих, то это не лечится. А если это просто психологическая защита, значит, ее можно убрать...
Для него это значило "и я умру".
Этот разговор произошел за два года до того, как он позвонил в дверь к М. Вся его тоска и неуверенность, связанные с Вальпараисо, вместе с отчаянием и одиночеством оставались при нем.
С Анной они работали в основном не про это - человеку, который проходит личную терапию, есть о чем поговорить с терапевтом. У Лу тоже было много такого. В конце концов, он жил, жил по-настоящему, здесь и сейчас, и у него хватало проблем. И он много и усердно работал - как в группе, так и на личной терапии. Со временем он понял, что решает ее проблемы, той, которая была здесь раньше. Ее печали и потери, ее боль, ее несчастье, ее детство и ее жизнь - вот о чем он говорил с терапевтом. И боялся, отчаянно боялся, что однажды ее раны будут исцелены - и что тогда? Если он и правда всего лишь ее психологическая защита, то он уже будет не нужен тогда, так? И исчезнет.
Но все не исчезал и не исчезал.
И когда однажды почувствовал, что добрался до своей собственной проблемы, это было потрясающее ощущение. Разница казалась тонюсенькой, как угол в один градус - но на значительном расстоянии приводила к существенным различиям в характере и жизненных подходах. От нее требовалось делать все на отлично, а лучше - просто быть отличницей. Этого было бы достаточно. Впрочем, ей, не удавалось и это. Но он - он должен был быть лучше всех. Не сказать, чтобы он был успешнее, чем она. Но у него была другая задача. Другие проблемы. Она и представить себе не могла то море стыда, в которое он погрузился, добравшись до себя. Ей не было стыдно от своих неудач, ей было печально и одиноко. Он каменел от стыда. И это было как минимум забавно - обнаруживать и сравнивать.
Порой он все-таки возвращался к теме свой двойственности, особенно когда ее проблемы были в целом разрешены, и он остался один на один со своими. Он пытался рассказать о том, что было ему тогда доступно.
– В этой истории есть как будто бы две части... Одна - прекрасная, про счастье, радость, успехи... любовь...
– Ты помнишь, когда и как она очаровалась Вальпараисо?
– спрашивала Анна.
И он принимался думать, думать. Как? Когда? Она?.. В самом деле, ведь это могут быть ее фантазии...
И вот он узнал, что есть способ, который помогает поднять "забытую" память, которым работают с тяжелыми травмами, достаточно "протокольный", достаточно "инструментальный" и "технический", но без химических веществ, без внушения, без изменения дыхания. Сейчас не важно, какой именно способ - достаточно того, что Лу он внушал доверие именно своей техничностью и протокольностью. "Настоящий научный метод". Лу предположил, что если "там и тогда" что-то действительно было, если и в самом деле это отрывочки настоящей памяти просачиваются сквозь время и пустоту, то этим способом можно их добыть точно так же, как добывают вытесненные воспоминания травматиков. Или наоборот, с помощью этого метода можно выявить, какие здешние травмы прикрываются такими символическими картинами.