Человек, который хотел выпить море
Шрифт:
– Пожалуйста, сядьте, – попросил врач.
В помещении вдруг стало тихо, словно все замерли, приготовясь увидеть, что сделает она в ответ на то, что собрался сообщить ей врач. Даже селектор умолк, превратившись в слух.
Она не села, а вместо этого заговорила. Чтобы предупредить неизбежное, а может быть, даже изменить его, она заговорила первой и произнесла с бешено бьющимся сердцем:
– Он не может вот так взять и умереть. Сначала он должен узнать правду.
36
Теперь его окружала кромешная
Женщина ласково улыбнулась ему, склонив к нему лицо.
– Я умер?
– Пока нет.
Лукас сел. Она успела распустить волосы и теперь с нетерпением ждала, чтобы он причесал ее. Но Лукас был так потрясен своим последним свиданием с Зефирой, что больше не мог думать ни о чем другом.
– Жестокая, бессердечная ведьма! – воскликнул он. – После того как она отравила все мои воспоминания и настроила против меня дочь, она и до жены моей добралась и заявила ей: «Он мой». И еще назвала меня трусом! После того как я рисковал жизнью, чтобы повиниться перед ней же. Ну и дурак я! Не только потерял единственного человека, который меня любил и защитил бы память обо мне, – теперь мои внуки, правнуки и праправнуки будут помнить меня как труса, который принес горе семье из-за семнадцатилетней стервы. И зачем только я принял ту таблетку! Почему по дороге домой не налетел на столб? По крайней мере, моя жена поплакала бы надо мной. А друзья и знакомые сказали бы обо мне только добрые слова, как о человеке, который погиб по пути домой, переутомившись на работе. А моя дочь не стала бы проливать горькие слезы над телом мужа и плевать на мое.
Он повернулся к женщине. Она откинулась на спинку кровати и глядела на гребешок, который держала в руках. Глаза ее, еще минуту назад светившиеся радостью и нежностью, теперь переполняла печаль.
– Я думал, вы можете защитить меня от мертвых, – сказал он ей, не сознавая того, что страдает не столько от слов Зефиры, сколько оттого, что она произнесла их перед его женой и дочерью. – Почему же вы этого не сделали? Я заставил бы эту ведьму вернуть все то, что она у меня отняла.
Мысль о том, что женщина могла помочь ему, но не помогла, постепенно все больше распаляла его.
– Вы испугались, что, раскусив эту ведьму, я вернусь к жене? Неужели все вы, мертвые, одинаковы? Думаете только о себе! Или чужие страдания вас забавляют? Не так ли? Вы таким образом развлекаетесь? Тем, что преследуете и мучаете живых? Подумать только, теперь я застрял тут, с вами!
Он замолчал, чтобы перевести дыхание, однако далеко еще не успокоенный.
– Иди, – выговорила женщина глухо, продолжая глядеть на гребешок. – Тебе еще предстоят дела.
Он все смотрел на нее. Если бы только завладеть ее гребешком. С его помощью он сделал бы то, что собирался сделать, и успел бы вернуться назад в тело, чтобы восстановить свою репутацию.
– Вы одолжите мне гребешок?
Она отрицательно покачала головой.
– Я верну вам его. Честное
Она снова покачала головой. Как видно, тут никто не может получить желаемого без борьбы, даже если он при последнем издыхании. Лукас попробовал зайти с другой стороны:
– Вы правы, сделанного не изменишь. Я не в силах ничего поправить. Пора мне это понять.
И он откинулся на спинку кровати рядом с ней. Дождь за окном перестал, и между бегущими по небу облаками он разглядел полную луну, которая вставала над горизонтом.
– Простите мне мои злые мысли и обвинения. Я сейчас не в силах взвешивать свои слова, как подобает. Мне причинили боль. А когда сердце страдает, ничто не может заставить его послушаться голоса рассудка, и мы позволяем нашим несчастьям ослеплять нас даже в предвидении счастья. Больше этого не повторится. Я не позволю этой маленькой ведьме отнять у меня еще и вас. Иоланде я все сумею объяснить во сне. И я очень надеюсь, что Ирен быстро справится со своим горем, найдет другого мужа и станет вспоминать только хорошее.
Он помолчал.
– Вы еще хотите, чтобы я расчесал вам волосы?
Она не ответила, вытащила из гребешка застрявшие волосы Лукаса и подбросила их в воздух, ближе к правому окну. Они вместе наблюдали, как волосы вылетели в окно, затрепетали на ветру, словно бабочка, затем пролетели мимо среднего окна, затем мимо левого, по пути пересекая лунные лучи.
– Как красиво, – вымолвил Лукас, решив, что она чистит гребешок, перед тем как дать ему.
Женщина молча удалила оставшиеся волосы. И снова они смотрели, как пучок волос, подброшенный в воздух, выплывает в окно справа от кровати, подхваченный бризом плывет мимо среднего окна, затем мимо последнего, пересекая полосы лунного света.
Он положил руку на гребешок:
– Давайте я расчешу вам волосы.
Но ее пальцы сжимали гребешок так сильно, что он не сумел его забрать.
– Ну пожалуйста, дайте мне причесать вас, и помиримся.
Лукас потянул гребешок снова, и на этот раз с такой силой, что он переломился пополам.
Женщина ахнула.
– Простите! – воскликнул Лукас. – Я починю. Только не плачьте.
Он хотел взять ее руки и поцеловать их, но тут пришла его очередь ахнуть – руки женщины сделались холодными, как мрамор. Он заглянул ей в лицо – оно тоже стало мраморным. На ресницах застыли две слезинки, яркие и твердые, как жемчуг.
– Что же я наделал?
Он провел половинкой гребешка, которая осталась у него в руках, по мраморным волосам, надеясь, что это вернет ей жизнь, но это не дало результата. Тогда он попытался достать вторую половинку гребешка из мраморных пальцев, чтобы причесать ее двумя половинками, и снова безуспешно.
– Будь ты проклята, Зефира! Ты даже мое последнее пристанище умудрилась разрушить и отяготила мою совесть новой виной! Ну почему я не расчесал ей волосы, когда она об этом просила! – Он сокрушенно покачал головой. – Как я в мои годы мог позволить семнадцатилетней девчонке так себя одурачить? То-то она небось сейчас злорадствует.