Человек, который хотел выпить море
Шрифт:
– Беги сюда, малыш! – позвала она, поднимая зонт над головой. – Не то совсем промокнешь, простудишься до смерти.
Лукас хотел обнять ее и расцеловать любимое лицо той, что занимала в его сердце и памяти исключительное место, и поделиться с ней своими бедами. Но вместо этого произнес:
– Лучше не подходи ко мне. Я только приношу несчастье всем, кто пытается мне помочь.
– Из всех живых ты – единственный, кто еще помнит обо мне, – ответила она. – Всякий раз, как ты произносишь имя своей дочери, я снова оживаю. Неужели
И он пошел с ней между могилами к какому-то слабому огоньку, доверчиво, как в детстве, уверенный, что если кто-то и сумеет его утешить, то только она.
Огонек мерцал внутри склепа. Лукасу, который был высокого роста, пришлось низко нагнуться, чтобы пройти в дверцу. Войдя внутрь, он увидел справа у стены два пустых гроба, один на другом, словно двухъярусная кровать. Слева стояли столик и два стула. На одном сидел его дедушка – бабушкин супруг, от которого Лукас унаследовал львиную гриву густых кудрей – одетый в элегантный темный костюм, с аккуратно подстриженными усиками того же самого перламутрового оттенка, что и его шевелюра.
– Поцелуй дедушку, малыш, – сказала бабушка, наклоняясь над кадильницей.
Лукас подошел к дедушке, но тот отвернулся. Его жена покачала головой:
– Как не стыдно, Захария. Дуться – в твои-то годы.
– Кто бы говорил! Если он о тебенеделю не вспомнит, так ты уже готова снова родиться, чтобы только покончить с собой с горя.
– Когда ты умер, мальчику было всего восемь.
– У вас остались фотографии. И твои рассказы – если только ты и правда ему что-нибудь рассказывала.
– Конечно правда. Скажи, Лукас!
Она каждый день рассказывала какую-нибудь историю про тебя, – подтвердил Лукас.
– Ну и что это были за истории, если они не заслуживают ни одного воспоминания!
– Ну хватит уже дуться, подожги-ка лучше угольки в кадильнице, – сказала ему жена. – У нас слишком мало времени, чтобы тратить его на такие пустяки. Жизнь мальчугана в опасности.
Дедушка бросил на стол зажигалку.
– Он твой любимчик, ты его и спасай.
– Дедушка, – сказал Лукас. – Я вспоминаю о вас по крайней мере однажды в день.
Дедушка наконец-то повернулся к нему и спросил, пряча улыбку:
– Неужели?
Бабушка нахмурилась.
– Однажды в день?
– Это воспоминание иногда бывает очень мимолетным, вот почему вы его не чувствуете, – объяснил Лукас деду. – Но каждый раз, как я причесываюсь, я непременно о вас думаю.
– Гмм, – проворчала бабушка.
Дедушка щелкнул зажигалкой, хорошенько подул на угольки и повернулся к жене.
– А сама-то сейчас на что дуешься? Брось-ка лучше. Мы и так потеряли порядочно времени.
Лукас вынул из кармана купленную
– Вот это подарок! – проговорила она, и ее благородное лицо, покрытое сеточкой морщин, снова заулыбалось. – Посмотри, Захария, какой он купил мне подарок. И точь-в-точь под цвет моего савана.
Она расцеловала Лукаса в обе щеки и велела ему сесть на стул. Когда он уселся, она выдернула из его головы волосок и положила его на угли. Склеп наполнился едким запахом жареной рыбы. Тогда она пустила дым от кадильницы Лукасу в лицо, так что он едва не задохнулся и проговорил с трудом:
– Разве, когда читаешь заклинания, нельзя обойтись без этого?
– Заклинания? – удивился дедушка. – Она хочет вернуть тебя назад в твое тело, а не превратить в лягушку.
Лукас вскочил со стула.
– Я не могу сейчас вернуться в тело!
– Но ты должен, сердце мое. Твое время еще не пришло. Тебе еще предстоит многое сделать. Сядь на место, пожалуйста.
– Нет! Я не могу вернуться без Алекса и Джуди. Помоги мне их найти. Если бы не твои рассказы, они не явились бы сюда.
– Я никогда не утверждала, что сны можно использовать, чтобы изменить прошлое, мой ангел. Прийти в гости – пожалуйста. Но переделать уже случившееся? Это не под силу никому. Поговори с ним, Захария. Вразуми его!
Дедушка произнес:
– Ты можешь поправить дела, только выбравшись отсюда, и побыстрее. Зефира твоя заманила тебя сюда, чтобы хорошенько помучить, – и поделом, добавлю я от себя, но это уже другой разговор.
– Зефира? Она единственная, кроме Ариса, кто мне здесь помогал!
– А ты подумай хорошенько. Что всякий раз случалось после того, как она вызволяла тебя из очередного переплета?
Лукас послушно задумался. И тут словно яркая вспышка высветила нечто настолько неожиданное для него, бесповоротное и горькое, что он с ходу этому воспротивился, чтобы только избавить себя от крайнего унижения – видеть, как его раскаяние отвергнуто Зефирой с таким же пренебрежением, с каким море отвергает дохлую рыбу. Но вместо того чтобы признать свое поражение и смириться с неудачей, как он сделал бы в другом случае, он позволил боли и гневу взять верх над собой, и, поскольку сон притупил в нем чувство справедливости, он набросился на бабушку.
– Так ты знала, чего добивается Зефира, – воскликнул он, – и все равно позволила этому случиться! Но почему? Чтобы отравить остальные мои воспоминания? Чтобы я вспоминал только одну тебя? Даже если ради этого потребовалось разбить сердце моего отца! – Он кивнул на деда. – Его я еще могу понять, он отца никогда не любил. Так ты мне сама говорила. Он не хотел, чтобы его дочь выходила замуж за нищего сироту без образования и связей. Но ты, кого отец любил, как родную мать! Я думаю даже, что ты прекрасно знала, чем занимается твоя дочь, когда она отправляла нас на Лакки, где я катался на этом чертовом велосипеде.