Человек, который изучил всех русских масонов
Шрифт:
– А почему так получилось?
– Из-за феноменального стечения обстоятельств. Гитлер в свое время поручил создать "Институт по изучению жидомасонских древностей". Документы со всех стран стали свозить в один из Моравских замков, потом благополучно наши войска всё захватили и вывезли в Москву.
– Я слышал, вернее, это было в официальной прессе, что масонские архивы Франции переданы её правительству.
– Я как раз оказался в тот период в этом архиве, когда они уже стали открытыми, но еще не передавались во Францию.
– Была такая замысловатая формулировка, я помню,
– Договоров о передаче этих документов я не видел, но могу точно сказать: когда сейчас люди приходят в Особый архив (ЦХИДК) и заказывают те документы, которые я читал несколько лет назад, то им говорят, что этих документов нет. Во Франции, я узнавал, говорят, что эти документы к ним не поступали. Ситуация такая получилась: мы передали официально министерству внутренних дел, но никуда, ни в национальные архивы, ни в национальную библиотеку Франции эти архивы не поступили.
– Там, если не ошибаюсь, были сосредоточены архивы "Сюрте женераль".
– Да, это была основа - первый, основной фонд, одна опись которого занимала несколько шкафов.
– Это равносильно тому, как если бы в 1945 году вдруг все архивы НКВД оказались в Париже.
– Конечно.
– Да, неприятность. Это равносильно публичному изнасилованию. Несчастные французы - такое нарушение престижа. Французы, конечно потом в этом направлении у нас "поработали".
– Не только французы. Пользуясь нашими дружескими отношениями, мы передавали документы (я сам видел картотеку на уничтожение перед передачей архивов), в Югославию, Чехию, ГДР.
– Когда это началось?
– Это началось во второй половине 50-х. Передавали большими пластами. Система такова: созываются 5-6 псевдоспециалистов, они наискосок просматривают эти документы, то, что обращает на себя их внимание, копируют, остальное, не копируя, автоматически передают. Ни о каком предварительном изучении документов нет и речи.
– Масонские документы при такой системе уходили бесследно. "Cпециалисты" наверху давали добро, а "псевдоспециалисты" внизу даже не понимали, с чем имеют дело.
– Конечно. Вот, например, была в Петербурге ложа "Урания", в которой состоял Радищев. Делопроизводство велось на немецком языке. Человек из комиссии открывает дело, видит: какая-то "Урания", где находилась не известно, написано все немецкой готикой, конец XVIII века... Чего там разбираться! Традиционный масонский документ Западной Европы. Они возьми, да передай. А ведь даже с точки зрения коммунистов передавать было не надо. Тут же Радищев, "освободительное движение". Историки партии могли бы настругать десять диссертаций. Где теперь хранятся эти документы в Германии, никто не знает. Немцы опять же заявляют, что документов у них нет.
– А в европейских архивах документы о масонах доступны?
– За рубежом ситуация в чём-то похожая. Формально документы все доступны, но все боятся к ним подойти. Существует какое-то психологическое воздействие что ли.
– Это называется "политкорректность".
– У исследователей не хватает наглости прийти в какую-нибудь Великую ложу и сказать: "У
– Вас интересовали русские и русская иммиграция?
– Да, русские. Ну, ещё иностранцы, связанные с деятельностью масонства в России. Например, Жозеф де Местр, который, живя в Петербурге, проклинал якобинцев и одновременно посещал петербургские ложи. Не говоря о том, что был Досточтимым Мастером своих лож и даже масонскую реформу провел. Такие иностранцы, которые у нас жили, были связаны с русской культурой, конечно же, меня интересовали и я документы по этим людям смотрел. Ещё характерный пример - иезуит аббат Николя, в пансионе которого воспитывались многие декабристы. Он интересовал меня как один из руководителей масонства и основателей ришельевского лицея в Одессе. То же - сам Ришелье Ланжерон. И наоборот, интересовало бытие русских лож в Париже. Например, ложи Екатерины II при русском посольстве. Все эти документы я изучал подряд. Смотрел списки масонских лож, выискивал в них людей, так или иначе связанных с Россией, и кое-что мне удалось найти интересного.
– И как к Вам там относились: с озлоблением, с любовью. Или равнодушно?
– Надо сказать, что во всех архивах к людям, которые действительно хотят что-то найти, которые занимаются этим на профессиональном уровне, относятся безразлично: ну есть какие-то там ненормальные, чем-то там интересуются, что с них взять с них, с убогих, пускай смотрят.
– Хотя бы не мешали...
– Ну, как не мешали. Система "помех" такая же как у нас - просто говорят: "Извините, этих документов у нас нет". Надо обладать какой-то информацией, чтобы доказать, что эти документы в данном архиве все-таки есть.
– А у вас там на четвертой полке слева в черной папочке...
– Именно так. Я приносил сдаточные описи этого архива и говорил: "Вот этот человек в соответствии с этим списком сдал вам такие-то документы, следовательно, они у вас должны храниться. Если у вас их нет, значит, вы нарушили волю фондообразователя. Будьте добры их найти!". Это стандартнаяя ситуация.
– Скажем так: местные власти не чинили препятствий, но особого энтузиазма Ваши поиски у них тоже не вызывали. А как к Вам относились местные остатки белой эмиграции. Контакты у Вас с ними были, кроме вышеупомянутой Бакуниной-Осоргиной?
– Постоянные. Наиболее приятно было общаться с представителями первой эмиграции. Для меня было радостью говорить с ними о людях, которые мне знакомы по произведениям, и которых они знали лично. Это были "свои". Масса таких людей. Взять, например, Бориса Николаевича Лосского, он очень интересно рассказывал о Никодиме Павловиче Кондакове. Как они ко мне относились, мне сказать труднее, но вот передали же они в мои руки часть своих архивов, я привёз оттуда массу интереснейших документов.