Человек, который купил автомобиль

Флорес Венсеслао Фернандес

– Кое-что любопытное!

– Будьте откровенны!

– Дело в том, что...

– Ну же, сеньор Гарсес!

– ...в том, что... не знаю, чем объяснить, но через полчаса после того, как я сел в эту машину, мне вдруг захотелось... О, это ужасно глупо! Такого со мной не бывало никогда.

– Чего захотелось? Договаривайте же!

– Захотелось - вы только себе представьте!
– наесться досыта Йоркской ветчины! Удивительно, правда?

– Правда, удивительно, - задумчиво сказал я.

– Какой пустяк!
– радостно закричал молодой человек за рулем.
– Ничто так не возбуждает аппетит, как прогулка на хорошей машине! Это одно из достоинств

нашего двойного фаэтона!

– Никак, никак не могу этого не признать, - ответил Гарсес с видом человека, пасующего перед очевидностью.

– Не признать этого просто невозможно!
– мяукнул и я, у которого новый поворот разговора вызвал смутные гастрономические грезы.

Служащий автомобильного салона, возивший нас, тут же пригласил нас поужинать, Гарсес оказал ему любезность, наевшись до отвала, а часом позже великолепная машина, на которой мы катались, высадила меня у двери моего дома.

О доме моем следует рассказать особо, иначе не будут понятны последующие события.

Шестой этаж я снял, когда мы с Мальвиной думали, что наша страсть будет длиться вечно. Дом был новый, и мы в нем располагали восемью комнатами; в каждую вмещался стоя один человек, а если роста он был маленького, то мог лечь на пол по длине комнаты, но ни в коем случае не поперек; потом мы с Мальвиной приучили себя спать на боку и кое-как втащили в одну из внутренних комнат шкаф; вытащить его оттуда уже не удалось - возможно, потому, что он стал сантиметра на два шире. Особенно нас огорчила необходимость расстаться с кухаркой; она была такая толстая, что с трудом вмещалась в кухню, и ее приходилось смазывать, как поршень, чтобы она могла там поворачиваться.

Наше с Мальвиной счастье разрушали мои ночные кошмары - результат угнетенности, которую я испытывал из-за тесноты спальни. Эти сны меня очень мучили, потому что в них я всегда был чем-то или кем-то совершенно на себя непохожим и испытывал страхи, которых никогда до этого не знал. Так, мне приснилось однажды, будто я гаванская сигара стоимостью в две песеты, лежу вместе с другими такими же сигарами в запечатанной коробке и жду не дождусь, чтобы кто-нибудь наконец эту коробку купил, открыл и закурил мою соседку справа или слева - тогда мне станет свободней дышать. В другой раз мне приснилось, что я пробка в бутылке шампанского, и, когда незадолго до рассвета какие-то пьяницы мной из бутылки выстрелили, я издал звук "пум!" и так двинул очаровательную Мальвину головой в висок, что она, бедная, проснулась и замолотила в темноте руками, уверенная, что у нее начинается менингит, да так и осталась лежать в нокауте, пока часы, как спортивный судья, не досчитали до девяти. А в другой раз мне приснилось, что я - нога в сапоге, который страшно жмет. Все это было очень неприятно, и я, несмотря на сладость нашей любви, испытывал настоящий ужас, когда входил в спальню.

Однажды ночью Мальвина меня разбудила.

– Хорхе, по-моему, в квартире кто-то есть.
– И она легонько потрясла меня за плечо.

– Что?!
– завопил я.

– Не кричи.

– Что?
– прошептал я.

– Ты проснулся?

– Не знаю.

– Хорхе, по-моему, в квартире кто-то есть, - повторила Мальвина.

– Кто?

– Наверно, вор. Прислушайся.

Лежа на спине, открыв глаза, я весь превратился в слух.

Кто-то, не заботясь о том, что его шаги могут быть услышаны, расхаживал по коридору. Шаги были твердые, мужские.

"Определенно, в квартире посторонний", - подумал я, почему-то не испытывая никакого страха.

– Слышишь?
– прошептала Мальвина.

–

Да.

– Боже, что нам делать?

Я понимал, что означает этот вопрос: "Ты прекрасно знаешь, что должен делать. Ты должен встать с постели, взять пистолет и отправиться искать преступника, рискуя тем, что он может тебя убить, а я останусь здесь, запрусь и буду кричать. На то ты и мужчина".

По совести говори, необходимость выполнить мужской долг особой радости у меня не вызывала. Я решил потянуть время - может, вор закончит быстро свои дела и уйдет, И начал, пользуясь методом исключения, прикидывать, кто разгуливает сейчас по нашей квартире.

– Может, это Доминго, слуга?
– подумал я вслух.

– Нет, это не Доминго, - сказала Мальвина.

– Кошка тоже не может быть.

– Исключено.

– Почему ты так уверена, Мальвина? Мне не нравится эта твоя безапелляционность. Кошки по ночам делают много глупостей.

– И все равно это не кошка.

– Что же, проверим.

Я соскочил с постели, взял пистолет и вышел, крадучись, из комнаты. Мальвина, прячась за моей спиной, двинулась следом. Шаги то дальше, то ближе, то дальше, то ближе... Когда они зазвучали совсем рядом, я включил в коридоре свет и направил дуло в глубь коридора; во рту у меня пересохло, а брови поползли вверх, будто хотели убежать со лба и спрятаться в моих всклокоченных волосах.

В коридоре никого не было.

– Мне кажется, он сейчас в столовой, - сказала Мальвина.

И мы на цыпочках пошли в столовую. Никого. Кошка, спавшая на стуле, подняла голову и на нас посмотрела. Все в комнате было в полном порядке. Настенные часы, показывая без четверти три, были похожи на мертвенно-бледное лицо с усами на итальянский лад.

Шаги зазвучали снова. Пошептавшись, мы с Мальвиной решили, что вор сейчас в моем кабинете.

Но там его не оказалось тоже. Вот так, следуя за звуком шагов и каждый раз обманываясь, выставив вперед пистолет, мы обошли всю квартиру, заглянули во все углы, прошли от северной стороны квартиры к южной и обратно, но никого не нашли. Когда мы оказывались в гостиной, шаги были слышны из кухни. Когда же мы переходили в кухню, звук шагов слышался в гостиной. Войдя в азарт и позабыв о страхе в тщетной погоне за неуловимым вором, мы уже носились за звуком шагов как угорелые. К половине пятого мы пробежали, пожалуй, пятнадцать километров. И тут шаги умолкли.

– Наконец-то ушел!
– вздохнули мы и, невероятно усталые, повалились на постель и тут же уснули.

Это произошло в понедельник.

В среду Мальвина меня разбудила снова. От ужаса зубы у нее стучали, как кастаньеты, и я с трудом понял, о чем она говорит.

– Ты слышал?

– Нет. А что такое?

– Жуть! Только что замолчало... Ой, опять!

У меня пробежал мороз по коже: совсем рядом со мной раздался крик, который могла вызвать только беспредельная боль. Невозможно было понять, откуда он исходит - то ли из моей подушки, то ли от вешалки, стоящей в углу, то ли от кого-то, склонившегося над нашей кроватью или агонизирующего под ней.

Стоны повторялись, становились все громче и наконец превратились в вой собаки, чующей чью-то скорую смерть. И вдруг раздраженный голос сказал:

– Сама виновата, дрянь, сама!

Мальвина сжала мне локоть.

– Что это, Хорхе?

И я ответил, дрожа от ужаса:

– Не знаю, но мне страшно.

Когда завыли снова, мы с Мальвиной юркнули с головой под одеяло, но потом раздался такой душераздирающий вопль, что мы вскочили с кровати.

– Уйдем отсюда, Хорхе! Я этого больше не вынесу!