Человек на войне (сборник)
Шрифт:
И все надеялись – обойдется.
Потому что не оставалось ничего, кроме надежды, всякий, внимательно присматривавшийся к обстановке, видел – страна к масштабной и затяжной войне не готова. И потому надежда заменяла уверенность.
Надеялись, что Советское правительство удержит страну в стороне от войны, изыщет такую возможность. Хотели верить этому и верили. Хотя международная обстановка – оккупация Дании, вторжение в Бельгию, Голландию, Норвегию, Грецию, Югославию, падение Парижа, бомбардировка Англии, концентрация немецких войск вблизи
Все быстрее и быстрее, чем ближе к дому, тем быстрее идет Миша. В свой переулок уже вбежал. И остановился: вместо дома – груда кирпича, штукатурки, искореженного металла. В сторонке – сложенные штабели: целые бревна отдельно, доски отдельно, ломаные бревна в кучу, на дрова. Даже щепок и дранки небольшая копешка набрана.
Направился к развалинам, но его остановила женщина с повязкой на рукаве и противогазом через плечо.
– Эй, малый! Тебе что здесь нужно?
– Это мой дом. Здесь мы жили. Здесь мои родители…
– А ты чей будешь? Откуда взялся?
– Метсяпуро. От бабушки пришел.
– Мицапуров?.. Нет, про Мицапуровых не помню, погибли или живы. Народу много погибло. Бомба все перекрытия пробила и взорвалась в подвале, в бомбоубежище. Считай, никто не уцелел. Ты сходи к участковому, он сейчас в домоуправлении размещается. Мало ли что могло случиться, может, твоих, на счастье, в тот раз дома не было. Да поторопись, он долго на месте не сидит.
– Метсяпуро… Метсяпуро… – участковый посмотрел в журнал. – Ага, нашел. Метсяпуро Вейно Яковлевич… Метсяпуро Анна Матвеевна… Погибли. Тела отправлены на общее захоронение… Так вот, Миша, дела невеселые. Война, одним словом.
И, не давая мальчику времени опомниться и заплакать:
– Бабка твоя где живет? Надо вас как-то определять. Сейчас будем думать, как тебя с бабушкой на Большую землю отправить.
Участковый наклонился к железному ящику, отпер его, нашел нужный бланк, но когда выпрямился, увидел по другую сторону стола пустой стул.
А Миша бежал по улице, не видя от слез ничего.
Забился в расщелину у какого-то полуразрушенного дома и заплакал, не сдерживая ни слез, ни рыданий. Выплакавши все силы, затих, забылся и так просидел, пока не склонилось солнце к крышам домов, и не потянуло прохладой.
Выбрался из расщелины, подошел к обломанной водопроводной трубе, из которой тоненькой витой струйкой сочилась вода. Снял куртку, сбил с нее пыль, отряхнул брюки. Умылся, тщательно пригладил влажными ладонями волосы, повесил матерчатую сумку через плечо и выбрался на улицу – он уже твердо знал, куда ему идти.
Воспользовавшись многолюдьем, проскользнул в военкомат. И быстро, прячась за спинами взрослых в штатском, мимо дежурного. Отыскал кабинет военкома.
– Отправьте меня на войну! – безо всяких там «разрешите войти», «здравия желаю» и прочих церемоний потребовал Миша. – Сегодня же!
Замороченный, замотанный военком, с отсутствующим
– Поди домой да скажи мамке, чтоб всыпала хорошенько, – похоже, к подобным ходокам он уже давно привык. Но тут же, словно только что осознал случившееся, возмутился: – А ты как сюда попал? Кто тебя пропустил? – И осерчал: – Дежурный! – Нажал кнопку звонка: – Чернинзон! Капитан Чернинзон! – И пообещал: – Ну, ты у меня за все получишь. Сам на пост у дверей станешь, раз часовые ворон считают.
– Нету мамы. Погибла она. И отец погиб. Я пришел, а в дом бомба попала, и они погибли, – настаивал на своем Миша. – Мне некуда деваться, мне на фронт надо.
– Откуда пришел? Чернинзон! – опять безрезультатно нажал кнопку звонка.
– От бабушки.
– Вот и возвращайся к бабушке. И документы на эвакуацию оформляйте быстрее, пока есть возможность эвакуироваться.
– К бабушке мне не пройти. Бабушка в Ляскеля.
– Где-е?.. – не поверил военком.
– В Ляскеля. В Карелии. Я только сегодня оттуда пришел.
– Откуда? – другой военный, просматривавший папки с документами, даже привстал из-за стола. Это был уже знакомый нам по передовой подполковник, правда, сейчас еще капитан, и эмблемы у него другие, связиста.
– Из Ляскеля, – в третий раз сказал Миша.
– Васильич, – не по уставу попросил капитан полковника-военкома, – где я могу с этим Афанасием Никитиным поговорить? Чтобы мы никому не мешали?
– Возьми ключ от третьего кабинета. И беседуй сколько нужно.
– Спасибо. И голодный, наверно, мальчишка… – намекнул капитан. – Заимообразно.
Полковник достал из стола открытую банку тушенки, в которой оставалось не меньше половины содержимого, четвертинку серого хлеба и проворчал:
– Ты у меня «заимообразно» уже целый ящик набрал. А отдачи не видно.
– Будет отдача, – заверил капитан. – Будет.
Вручил тушенку и хлеб мальчику и повел за собой.
– Тебя как зовут?
– Михаил.
– Ты, Миша, ешь, не стесняйся. – Капитан пододвинул банку и нарезал хлеб. А когда мальчишка поел, поинтересовался: – Карту читать умеешь?
Миша неуверенно дернул плечом.
– В школе проходили…
– Тогда давай вместе разбираться. Вот эти квадратики – Ленинград. Это Финский залив, тут Ладожское озеро, а вот этот кружок – Ляскеля. Теперь давай вспоминать, как ты шел…
– Из Ляскеля в Хелюля, потом Сортавала… Лахденпохья…
– Значит, вдоль железной дороги.
– Нет, не всегда. До Хелюля по заливу шел. Вот здесь, – провел пальцем по карте. – Через Рауталахти. От Сортавалы опять вдоль озера, видите, так короче, через Хаапалампи и Мийнала. К родственникам еще заходил на хутора. Если по пути, то вдоль железки шел, а нет – в сторону уходил. Чтобы короче было. Или если родные там. Поживу у родных немного, отдохну, поем. А пойду дальше, что-нибудь с собой дадут.