Человек находит себя (первое издание)
Шрифт:
— Александр Степанович, дорогой! Я придерживаюсь позиции совершенно ясной: нельзя продавать трудящимся дрянь! А мы с вами делаем это!
— Я сделаю доклад, товарищ парторг, — решительно сказал Токарев. — Главный инженер может выступить, это его право, но, полагаю, завтра у нас должен быть принципиальный и откровенный разговор.
Гречаник ушел. Черный жучок залетел в окно и, ударившись с разгону о матовый абажур настольной лампы, упал на стол и долго, беспомощно барахтался на скользком стекле. Токарев
— Скажи мне, Мирон, по совести, как ты лично смотришь на все это?
— Как смотрю я? Сегодня у меня был разговор кое с кем из коммунистов. Большинство считает, что начато правильно, но сделано не все. Чтобы мастера справлялись, нужен рабочий общественный контроль, контроль со стороны тех, кто своими руками создает вещи. Вот об этом завтра и будем говорить. Ты сейчас куда, Михаил?
— На фабрику зайду. А ты?
— Я тоже, пошли!
В станочном цехе кончала работу вечерняя смена, На второй линии у фрезерных станков столпились рабочие. Сменный мастер Шпульников, коренастый и вечно небритый человек, отчитывал кого-то.
Токарев и Ярцев подошли. Им дали дорогу.
На стеллаже у станка сидел молодой широкоротый парень с удивительно плоским лицом и заплывшим левым глазом. Поодаль, отвернувшись лицом к стене, стоял другой — рослый, крепкого телосложения, с подстриженным ежиком волосами.
— Я тебе, Новиков, говорю, — с нудной назидательностью тянул мастер Шпульников, — еще раз говорю, вот… должен был мне заявить, а кулаки в ход пускать это тебе не трудколония, понял? Вот… Не с блатным народом дело имеешь, вот…
Тот, кого называли Новиковым, вдруг круто повернулся и сжал кулаки. Черные, немного раскосые глаза его горели гневом и ненавистью. Он сделал шаг вперед. Стоявшие поблизости посторонились. Шпульников переступил с ноги на ногу и попятился.
— Что здесь происходит? — строго спросил Токарев.
— Нюрка Боков «норму перевыполнил!» — раздался чей-то тоненький девичий голосок. Послышался смех. Все посмотрели на парня, сидевшего на стеллаже. Вперед выступила пожилая женщина в халате и серой косынке.
— Разделить их, товарищ директор, надо, в разных сменах пущай работают, — сказала она, показывая сначала на Новикова, потом на Бокова. — Мы давно Костылеву говорим, а он внимания не обращает. Этот вон, тоже… недаром Нюркой прозвали. Харя бабья, а повадки как у хомяка. У Новикова у Ильи две сотни без малого ножек стульных от фрезера к своему стеллажу переволок. На браке прогорел, так чужим горбом наверстать думал. А тот Аника-воин тоже самовольно разделывается, ишь разукрасил как: кулачище-то словно утюг.
— Уберите вы от меня этих двух, Михаил Сергеевич, — взмолился Шпульников, — только вот и делаю, что дрязги ихние разбираю.
Токарев подошел к Бокову.
— Ну-ка, поднимитесь, Боков, — строго сказал директор.
Боков неохотно повиновался, все еще закрывая глаз рукой.
— Объясните, за что это Новиков вас ударил?..
— Известно, хулиганская привычка, — не поднимая головы, пробубнил Боков, — все время лезет ко мне из зависти… А я-то виноват, что больше его зарабатываю?
— Но вы же украли у Новикова детали!
— Не крал я, а свое взял.
— Позвольте, Михаил Сергеевич, я все разъясню, — вмешался Шпульников. — Заваруха эта у них еще вчера началась, вот… Боков по первому копиру фрезеровал и напортил сотни две, вот… А Новиков порченые откидал от своего фрезера, не стал пропускать. Мне не сказал ничего, сам распорядился, тоже мне хозяин!.. Вот… Я только недавно про это узнал. Ну само собой у Бокова заработок за вчерашнюю смену слетел. Он и потащил от Новикова сегодня, благо оба по одному копиру фрезеруют, вот…
— Значит, Боков считает, что взял свое? — Токарев сделал ударение на последнем слове.
— Натурально, — буркнул в ответ Нюрка.
— А ну покажите свою работу. — Токарев подошел к стеллажу, на котором были сложены березовые ножки стула, осмотрел несколько штук. Обработаны они были неряшливо, наспех.
В это время Ярцев перебирал такие же ножки у фрезера Новикова. Подал несколько штук директору:
— Сравни, Михаил Сергеевич!
Детали, обработанные Новиковым, были гладкие, без малейшего изъяна. Директор подозвал Шпульникова и Бокова:
— Скажите-ка, товарищ мастер, и вы, Боков, есть разница?
Боков искоса глядел на детали и молчал. Шпульников стал объяснять:
— У них ведь и в выполнении разница, Михаил Сергеевич, Новикову больше семисот за смену нипочем не сделать, а Боков до девятисот прогоняет.
— А норма какая? — спросил Токарев.
— Шестьсот двадцать.
— Вот видите! Значит, перевыполняют оба, только Новиков обрабатывает, а Боков прогоняет, ясно вам?! Так вот, пишите обо всей этой истории докладную и завтра перед сменой зайдите ко мне вместе с Новиковым и Боковым. — А ты, Новиков, запомни: руки не распускать! А то, знаешь, что за это полагается? Последний раз предупреждаю.
Токарев хотел идти, но вдруг вспомнил что-то:
— Да, а кто в этих ножках будет гнезда высверливать?
— Я, — отозвалась пожилая работница в серой косынке.
— Подойдите сюда, пожалуйста, и скажите, какие из этих вы возьмете в обработку, а какие отбросите?
— Как это? — не поняла женщина. — Если не поколоты и без сучков, все возьму.
— Все? А ведь боковские-то не годятся. Выходит, вы их тоже будете прогонять, а? Вот хоть эти… — директор подал работнице две ножки.