Человек находит себя (первое издание)
Шрифт:
Покраснев, женщина растерянно молчала.
— А зачем бракеров отменили? — раздался тоненький голосок. Вперед выдвинулась маленькая круглолицая девушка с озорными глазами. — Мастер-то не поспевает разбраковывать, ну мы и берем, не спрашиваем!
— А вы-то сами? совесть ваша? разве не подскажет, что отбросить надо? — спросил ее Токарев.
— Пф-ф! — фыркнула девушка. — Что я, дура, что ли? Мне заработать надо! — и на всякий случай скрылась за чьей-то спиной.
— Как ваша фамилия? — отыскивая ее глазами,
— Козырькова ее фамилия, Нюрой звать. На шипорезе работает… А я, товарищ директор, вот что сказать хочу: совесть-то нам подскажет, это без сомнения, да мы еще мебельщики-то без году неделя. Кабы знать, что годится, что нет…
Токарев спросил, как фамилия женщины. Она ответила: «Федотова я».
— Хорошо. Спасибо за честный ответ, товарищ Федотова.
Из цеха директор и парторг пошли через лесобиржу. Посредине ее проходил железнодорожный путь. Он вел через западные ворота к лесозаводской ветке, протянувшейся на десяток километров и соединявшей Ольховский лесопильный завод с Северной горой. За веткой, отделенная стеною высоких елей и пихт, протекала Елонь. Туда и направились Ярцев с Токаревым.
Путь был знакомый. Не раз хаживали они этой дорогой после того, как совсем неожиданно встретились здесь — закадычные друзья школьных лет и старые институтские товарищи — Мишка Токарев и Миронка Ярцев. Радостный был тот день. А поскольку на работе за множеством дел успели переброситься лишь несколькими короткими фразами, вечером они уединились на берегу Елони. Долго бродили по береговым кручам, спускались к воде, сидели на старой коряге в густом ракитничке. В теплой воде дробилось розовое закатное небо, где-то на том берегу кричали коростели…
Вспоминали всё — от первой драки в школе до последней встречи в сорок четвертом, когда Ярцев, раненый, ехал в санитарном поезде на Урал, а Токарев после выздоровления возвращался в свою часть на Белорусский фронт. Встреча была короткой. Дороги, скрестившиеся на несколько минут, вновь разбежались на целых одиннадцать лет.
Ярцев приехал в Северную гору в мае 1955 года, на месяц раньше Токарева. Недавно он перевез из Новогорска семью — жену и троих сыновей — «боевой комплект», как любовно называл он мальчишек, старшему из которых шел десятый год.
Токарев жил один в небольшом флигеле возле конторы. Жена с восьмилетней дочкой осталась пока в Москве. Дома он бывал редко, приходил с фабрики только поздно ночью. Утром задолго до гудка его уже видели в цехах. Работе отдавал он все свое время, а если к вечеру особенно сильно начинала гудеть голова, уходил на берег Елони, всякий раз уводя с собою и Ярцева, с которым любил поговорить о фабричных делах или вспомнить далекие годы давней дружбы и беззаботной мальчишеской жизни в любимом городе на берегу старого Волхова.
Ярцев от этих прогулок никогда
Вот и сейчас… Они остановились на высоком берегу, Ярцев тронул Токарева за плечо:
— Ну вот, опять с разговорами к реке приволок, товарищ директор!
— Я тебя насильно вроде не тащил, — невозмутимо ответил Токарев. — Хочешь — обратно пойдем.
— Черта с два! сам знаешь, что отсюда не скоро меня утащишь. Эх! Скорей бы ты, старый бобыль, семью сюда вез, а то брожу тут с тобой по ночам, как неприкаянный. Опять Лиза на меня ворчать будет…
Токарев не ответил. Ярцев легонько толкнул его и сказал:
— Смотри, красота какая!
Над Елонью клубился и медленно плыл вдоль русла голубоватый туман. Он скрадывал очертания заросшего кустарником берега, который казался совсем черным. Внизу слышалось осторожное, как будто сонное журчание воды.
Перехватываясь за кусты и тонкие стволы низкорослых осинок, друзья спустились к самой воде. Здесь было тепло и сыро. Токарев закурил трубку. Красноватый отсвет скользнул по его лицу.
— Скажи, Мирон, какое у тебя впечатление от Гречаника? — спросил он, присаживаясь на большую корягу.
— Что это ты сегодня о нем заговорил?
— Так… Ты скажи.
— Ну… опытный инженер. Труженик, привык не считаться со временем.
— Добавь: не в меру упрямый и однобокий.
— То есть как это однобокий?
— Очень просто. Уперся в свою нейтральную систему контроля и никаких чертей! А я вот походил сегодня по фабрике, посмотрел и вижу, что поступил совершенно правильно насчет контроля. Надо бы, чтобы и он не был в стороне. Ему-то здесь больше всех дела!
— Не бойся, не усидит в стороне.
— Да, — усмехнулся Токарев, — вот посмотришь, «преподнесет» он завтра на партсобрании…
— Не будем гадать, Михаил. Во всяком случае, сообща как-нибудь разберемся…
Наступило молчание. Потом Токарев выколотил трубку и поднялся.
— Хорошо здесь, — задумчиво произнес он. — Кабы не ждали тебя дома, честное слово, до утра не ушел бы.
— Ну утром-то тебя отсюда, пожалуй, и трактором не утянуть. Нигде я не видел таких рассветов, как здесь, над Елонью.
— А я всё новгородские вспоминаю… над Волховом, помнишь… Ну ладно, пошли! Дождусь же я, наверно, когда-нибудь от твоей жены выговора с предупреждением.
Ярцев рассмеялся. Они медленно поднялись наверх и пошли к фабрике.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Перед Токаревым лежали Танины документы: путевка, диплом, экзаменационный лист.
Таня ждала, сидя в кресле перед его столом, и волновалась. Куда-то поставят?!