Человек находит себя
Шрифт:
— Ладно, — сказал Алексей. — Я утром выйду пораньше, вместо вечерней смены, а Валя пускай так с пяти и выходит…
И вот пришел в цех.
И стоял совсем рядом с Валей.
— Ой! — Валя вскрикнула и, окончательно теряя силы, опустилась на свободный стеллаж, закрыла ладонями пылающее лицо.
— Валя? Работала, что ли?
Он подошел к станку и понял все. А Валя все сидела, закрыв лицо, словно боялась отнять руки. Алексей подошел к Вале.
— Мне ничего не сказали про сдвоенные фрезы. Вот молодцы-то, додумались! Таня, наверно, да?
— Я… — выдохнула Валя, поглядывая на Алексея
Он сел рядом, отнял ее руки от лица. Валя снова ойкнула и добавила, будто оправдываясь: — Любченко помог… ползло все вначале.
— Выходит, я зря и на работу шел? Ты уже все за меня сделала! — Помолчав, Алексей сказал, как почудилось Вале, совсем по-особенному: — Ну и молодец ты у меня, Валя!
И Валя вдруг заметила, что он внимательно разглядывает ее губы. Она быстро и машинально провела по ним тыльной стороной кисти и увидела на ней… темный, масляный должно быть, след. Видно, машинное масло попало как-то на колонну станка. Забыв про усталость, Валя вскочила и скорее, с невероятным усердием стала протирать станок ветошью. Это было очень кстати, потому что теперь Алексей не мог видеть ее лица, которое, как показалось Вале, отливает уже попросту клюквенным цветом. Чувствуя, как задрожали ноги от слабости, Валя с усилием подавила эту противную дрожь.
«Видно, здорово я устала все же», —подумала она, придерживаясь за станину.
Алексей с любопытством перебирал отфрезерованные стульные ножки. Валя улыбнулась.
«Зато ты теперь отдохнешь, Алешенька…»
А Алексей все перебирал, разглядывал и почему-то хмурился. Потом обернулся и протянул Вале одну из обработанных ножек.
— Взгляни.
— А что? — Валя взяла.
— Фрезеровка волнистая, замечаешь?
В самом деле, фрезерованная поверхность была неровная, в мелких волнах.
— Отчего это, Алеша? — Валю вдруг взяла оторопь: «Неужели из-за подачи?»
Алексей молча включил станок.
— Да ты на третьей фрезеровала!
— Ну да…
Не слушая Валиных объяснений, Алексей остановил станок и склонился, разглядывая фрезы. Потом снова включил. Взял Валину руку и приложил ее к колонне станка.
— Чувствуешь?
Колонна дрожала мелкой неприятной дрожью, от которой у Вали появился противный зуд в локте, в плече.
— Неужели… Шпиндель погнут.
— Алешенька… — Вале показалось, что даже пол пошел куда-то из-под ног. — Ведь я заметила, заметила, что стол дрожал, только я…
— Не огорчайся особенно, — начал успокаивать Алексей, увидев, что Валя даже в лице изменилась, — дело поправимое: шпиндель запасный поставим. А вот фрезы надо было тебе зубьями вразбежку, — понимаешь? Нагрузка меньше была бы.
Вале показалось, будто вылили из нее всю радость и наполнили взамен чем-то горьким и терпким.
— Ничего, — все успокаивал Алексей, — ты тут не особенно и виновата: дело непривычное…
— Нет! — с неожиданной решительностью сказала Валя. — Не успокаивай, не жалей меня! Работать как следует не научилась, так хоть виноватой дай мне себя по-настоящему почувствовать! Может, вот с этого-то и полагается жизнь начинать… Не успокаивай!
Она шагнула к Алексею и даже с какой-то гордостью повторила:
— И нечего меня жалеть.
4
Проект
– Ну, Алексей Иванович, — сказал он, — знакомьтесь, и… надо будет начинать строить!
Бережно, в обеих руках держал папку Алексей. Раскрыл наугад. Тронул ладонью прозрачную прохладную кальку. Снова закрыл папку. Прочел на корочке: «Проект опытной полуавтоматической линии для механической обработки деталей стула на базе станков общего пользования. Новогорская мебельная фабрика. Автор проекта Соловьев А. И.»
«Автор проекта… Соловьев А. И.», — мысленно повторил он и протянул руку Гречанику. — Спасибо…
Гречаник радостно улыбнулся, пожал руку.
Дома Алексей до поздней ночи сидел над проектом. Перелистывал, разглядывал чертежи. Все это было не раз обдумано, исправлено, изменено. Он прекрасно знает, что именно и как изменено. Вот закроет глаза и ясно видит эту будущую свою линию, словно не дальше как сегодня был возле нее в цехе. В цехе, где ее еще нет… Да-да! Именно такой она будет, именно такой!
Снова и снова углубляясь в чертежи, Алексей разворачивал какой-нибудь большой и особенно сложный, водил пальцем по контурам, пытаясь разобраться в каждой линии. Запутанные контуры. Сечения. Совмещенные разрезы. И все это наложено одно на другое — не знаешь, как и распутаться в этом бесчисленном множестве линий…
Он долго не мог уснуть. Лежал на спине, положив руки под голову, и смотрел на темный потолок. На потолке лежала косая коротенькая полоска света, пробивавшаяся через щель в занавеске из рабочей комнаты отца. Иван Филиппович, тихонько напевая что-то себе в усы, «колдовал» над последней своей скрипкой, готовя ее в Москву. Ровно и глубоко дышала Варвара Степановна: она лишь недавно окончила дневные хлопоты. За дверью Таниной комнаты было тихо.
Алексей вспоминал, как создавался его проект. Случалось, конструкторы из техотдела говорили: «Эта деталь, Алексей Иванович, работать долго не будет, вот если бы…» И он часто даже глубокой ночью уходил на фабрику. Ходил возле станков, разглядывал в ремонтном цехе разные узлы машин, разбирал их, собирал снова. Мудрил, выдумывал.
«Свинья все-таки я, — думалось Алексею. — Никому не давал покоя. Васяга словно в работниках у меня состоял…»
Васю он часто тащил с собой лишь затем, чтобы тот помог ему сделать какой-нибудь несложный расчет. Васе это нравилось: он втайне любил блеснуть своими, весьма общими впрочем, познаниями в математике, которые рядом с тем, что знал Алексей, выглядели довольно внушительно,
Однажды — это особенно хорошо запомнилось Алексею — Вася ушел с ним в цех сразу после кино, даже не проводив домой Нюру Козырькову, к которой последнее время был особенно внимателен. Нюра очень гордилась этим вниманием и, шагая под руку со «знаменитым цеховым поэтом» (она была убеждена в том, что Вася — знаменитость), цвела от счастья и высоко задирала и без того задранный курносый нос.
Алексей тогда шел к Васе домой, но встретил его на улице. Вернее, нагнал их с Нюрой. Он слышал, как Нюра выпытывала: