Человек-огонь
Шрифт:
На минуту Томина взяло сомнение в правильности принятого решения и появилось неудержимое желание открыть по наступающим артиллерийский огонь. «Отставить!» — приказал он себе и с холодным спокойствием продолжал наблюдать за ходом боя.
Вот по лицу командующего пробежала довольная улыбка. Противник не бросает резервы в бой, не развивает успеха. Значит, не туда направлен главный удар, и правильно сделали, что не раскрыли врагу свои карты.
Между тем не все понимали это. В бою часто бывает, что бойцы, не зная положения на других участках
На взмыленном коне к командному пункту прискакал вестовой, передал Томину записку. Начальник сектора обороны требовал немедленной помощи.
— Передайте Нуриеву — резервов нет, — ответил Томин. — Приказываю отбить Меновой двор и занять прежние позиции.
Вестовой ускакал, а через минуту новое требование: если не будет подкрепления, отряд оставит тюрьму и красные казармы.
И снова тот же ответ:
— Помощи не ждите, держитесь до последнего!
Красноармейцы, находящиеся возле командного пункта в районе вокзала, зароптали:
— Товарищи там из сил выбиваются, а мы сидим, куда только командир смотрит.
Все чаще стали раздаваться телефонные звонки: требовали, угрожали трибуналом, приказывали дать срочно объяснения.
— После боя разберемся. Некогда! Не мешайте!
Николай Дмитриевич понимал чувства несведущих в военном деле людей и поэтому относился к ним терпеливо. Но когда с таким же требованием пришли к нему старые вояки Каретов и Тарасов, Томин рассвирепел:
— По местам! Расстреляю как предателей революции…
Волной воздуха, взбудораженного пролетевшим снарядом, с Томина сорвало папаху. Раздался взрыв. До основания разрушило стену КП.
Рвутся снаряды, гудит земля под ногами, стонут раненые, а Томин все с тем же стальным спокойствием продолжает наблюдать за безлюдной степью.
У горизонта, над лощиной, все еще стояла темно-фиолетовая изморозь. Из нее, как из дымовой завесы, муравьиной цепочкой выкатилась пехота. Артогонь внезапно прекратился, и стали хорошо различимы фигуры солдат, идущих враскачку, словно по зыбкому болоту. Цепи приближаются все быстрее и быстрее. Нависшая над окопами тишина оказалась для боевиков страшнее самого сильного огневого шквала. Томин понимал, как тяжело бойцам сохранить самообладание перед надвигающимся врагом, и опасался, чтобы кое у кого не сдали нервы, не раздался бы выстрел раньше времени. Тогда откроется беспорядочная пальба, которую уже ничем нельзя будет остановить, и все будет испорчено.
Командующий некоторое время выжидал, потом требовательно глянул на связиста. Тот завертел ручку полевого телефона.
— Артиллерия! Шрапнелью по врагам революции, огонь! — скомандовал Томин.
Могуче выдохнули пушки, над головами атакующих с треском разорвался воздух, повисли дымчатые шары. Шрапнель пачками валила дутовцев, но подгоняемые сзади офицерами солдаты бежали вперед. Вот цепи миновали поражаемое артиллерией пространство
Томин вскочил и рванулся вперед, подняв над головой наган, прокричал:
— За мной, в атаку! У-рра-аа-а!
— У-р-ра-а! У-р-р-а-а! — упругой волной покатилось по снежному полю.
Враги столкнулись. Дрались молча. Только изредка у кого-либо вырывался крепкий мат или тяжелое «хах!».
Томин оказался в самой гуще схватки.
Чуть поодаль маячила папаха-ведро бывшего анархиста Верзилина. Под его могучими ударами снопами валились дутовцы.
— Молодец! Бей их, круши! — спеша на помощь, прокричал Томин.
Люди, кажется, только и ждали этого возгласа.
— Бей! Круши буржуйских холуев! Так, так! Бей! Коли! — в грозный, могучий клич слились разрозненные крики.
Центр неприятеля, где дрался Томин, не выдержал, побежал. Покатились и фланги. Командующий распорядился подобрать своих убитых и раненых и залечь в окопы.
Передышка была короткой. Дутовцы вновь открыли ураганный огонь.
— Казаки! Казаки! — раздался панический вопль.
Белоказаки с диким криком и свистом вынеслись из лощины и стальным валом покатились на окопы. Их расчет был прост: стремительной атакой разрубить надвое оборону, все смять, изрубить, открыть ворота пехоте.
На правом фланге началась паника. Еще минута — паника охватит всех, тогда конец.
Томин, быстро отдав приказ резервным отрядам, вскочил на коня и помчался туда, где красногвардейцы спасались бегством.
— Стой! Назад! — отрезав путь паникерам, закричал он. — Ложись! По врагам революции, огонь!
Застрочили пулеметы, захлопали винтовочные выстрелы. А Томин уже мчится к центру, куда направлен основной удар.
Тем временем артиллеристы, рискуя поразить своих, открыли ураганный огонь прямой наводкой. Падали кони, кубарем валились казаки, а лава неудержимой волной катилась вперед, угрожая слизнуть редкие цепи защитников города.
— Молодцы!.. Молодцы!.. — восхищается Томин работой пушкарей. — Только бы вот резервы не подвели…
Еще минуту, ну, самое большее две — и вражеский удар, хотя и ослабевший от ураганного огня, но все еще могучий, обрушится на цепи красноармейцев.
Но вот снова застрочили пулеметы, раздался дружный винтовочный залп. Это отряд интернационалистов ударил по флангу врага. И как бы отвечая пулеметной скороговорке, справа раздалось громкое ура. Из засады выскочил взвод кавалеристов Каретова.
— Окружены! Засада! Окружены! — завопили белоказаки, вздыбив коней.
— В атаку! — гаркнул Томин, и его клинок, со свистом описав дугу, блеснул на солнце.
Случилось невероятное. На вражескую кавалерию поднялась в атаку красная пехота. На такой подвиг могли пойти только бойцы новой революционной армии, знающие, что они защищают, за что идут в бой.
Показалась знакомая фигура перебежчика Полубаринова. Тот, увидев Томина, начал отчаянно хлестать и пришпоривать коня.