Человек-огонь
Шрифт:
— А, бестия! Встретились! — в азарте закричал Томин и натянул повод. Киргиз быстро набирал скорость, дистанция заметно уменьшалась. Полубаринов стал «бросать» коня из стороны в сторону. Еще мгновение и Томин снес бы предателю голову, но вдруг Киргиз засек переднюю ногу, стал припадать на нее, заметно отставая. Полубаринов на глазах уходил. Вот он спустился в лощину и скрылся с глаз.
В час жестокой сечи, когда все спуталось в один громадный катящийся клубок, троицкая артиллерия перенесла огонь на станицу Солодянку. Это явилось как бы сигналом для рабочих отрядов Блюхера, которые подошли с севера. Цепи поднялись и с криком
У опушки небольшого колка встретились командующий Восточным отрядом Василий Константинович Блюхер и командующий войсками Троицкого уезда Николай Дмитриевич Томин. Они обменялись крепкими рукопожатиями, как старые боевые друзья, хотя до этого встречаться им не приходилось.
Над городом опустилась звездная ночь. На горизонте по небосводу разливается багровый отсвет горящей Солодянки. Пылает осиное гнездо контрреволюции.
Держа коней под уздцы, в молчании идут Блюхер и Томин. За ними с опущенными головами шагают красноармейцы и интернационалисты. На носилках, сделанных из винтовок, несут погибших товарищей.
В ворота Гирина вошли четверо: Русяев и Фомич в сопровождении вооруженных боевиков.
Прочитав мандат начальника продовольственного снабжения гарнизона, Гирин расплылся в умильной улыбке и протянул:
— Русяев Виктор. Уж не Сергея ли Русяева сынок?
— Он самый.
— Витюша! Ну давно ли ты под стол пешком бегал. А вот уже и до начальника дорос, подстригаешь купчикам крылышки. Молодец, Витюша, молодец! Революция требует жертв…
— Мне некогда с вами, дядя Лука… гражданин Гирин, разговоры разводить, — прервал купца Русяев. — Нам нужны деньги.
— Деньги?! Витюшенька, ну какой же купец в кубышках держит деньги? В банке мои денежки лопнули.
— Ну, положим, в Челябинском банке у вас лопнуло триста тысяч. Четыре вы отдали Полубаринову на подкуп Томина. А остальные где?
Когда Русяев назвал цифру четыре тысячи, у купца чуть не сорвалось с языка «пять». Но он сдержался, а про себя отметил: «Тысчонку все же хапнул». И поймал себя на том, что подумал об этом без сожаления.
— Найдете — ваше, — проговорил Гирин. — Не найдете — не обессудьте. На нет, как говорят, и суда нет. Можете разобрать дом весь по кирпичику — денег у меня нет.
— А ты, милый купец, открой сейф, может, и не придется разбирать дом, — потребовал Фомич. — Недосуг нам твои хоромины рушить.
Гирин вошел в боковую комнату. Единственное окно, выходящее в чулан, закрыто на железный ставень.
— Ищите! — бросив на кассу ключи, проговорил купец и опустился в кресло.
Боевики начали осматривать сейфы, а Фомич, сняв шапку и обнажив свой лоб с глубоким шрамом, навалился спиной на печь. Он прищуренным взглядом смотрел на Гирина и улыбался в седые усы. Гирин заметил эту улыбку, этот прищуренный взгляд, и вдруг сердце его словно опустили в холодную воду. Что-то мелькнуло из прошлого, но работа бойцов отвлекла его от воспоминаний, он постарался отогнать прочь мелькнувшую догадку.
Красногвардейцы нашли в сейфе несколько золотых монет да кипу деловых бумаг.
— И это все? — спросил Русяев, показывая на монеты.
— Все, — ответили дружинники.
—
С диким рычанием Лука Платонович метнулся навстречу старику. В этот миг единственным желанием купца было схватить Фомича за глотку. Но тот ловко увернулся, а дорогу Гирину преградили штыки и маузеры.
— Не скандалить, гражданин купец! — спокойно посоветовал Русяев.
— Аль узнал, Лука Платоныч, старого мастера? Давненько, давненько это было. Почитай, больше десяти лет прошло, как ты кокнул меня по темячку. Тяжелая рука у тебя и тогда была, а теперь, небось, еще потяжелела от капитала-то! — явно издеваясь над купцом, говорил Фомич не спеша. — Хорошо ты тогда меня угостил за труд мой праведный, метинка-то и сейчас живет. Думал вместе со мной захоронить тайну сейфа, как Демидовы хоронили. Обмишулился. Спасет тебя господь за то, что глубоконько ты меня в снег закопал, а то бы, прежде чем очухался, замерз. Хотел на тебя в суд подать, и то подумал: «С богатым судиться — лучше в море утопиться». Свидетелей у меня не было, кто поверит. Махнул рукой — и дай бог ноги. Зато теперь сквитаемся.
Гирин опустился в кресло и, принял свою обычную позу, устремил ничего не видящий взгляд на печку.
Фомич залез в средний сейф пошарил рукой по стенке, нажал… и распахнулся купеческий тайник.
МЫ ЕЩЕ ВЕРНЕМСЯ
Рабочие отряды Красной Гвардии под командованием Василия Константиновича Блюхера гнали дутовцев все дальше и дальше на юг от Троицка. Эхо боев затихало. Над степью вставало безоблачное небо. Наступила весна, первая советская весна для хлебопашца.
Однако то тут, то там вспыхивали кулацкие мятежи, да и белоказачьи банды не давали покоя. Троицкий Военный Комиссариат спешно создал Экспедиционный отряд для борьбы с бандитизмом и контрреволюцией. Командовать им поручили Томину.
Ранним апрельским утром отряд выступил в поход.
Вместе с мужем из Троицка выехала Анна Ивановна. У развилки дорог Николай Дмитриевич простился с женой.
Анна Ивановна проводила мужа печальным взглядом, тяжело вздохнула и погрузилась в невеселые думы. «Сколько же раз можно провожать любимого в неизвестность, сколько же раз может болеть сердце? Говорят, что привыкают к разлуке. Нет, неправда это. Новые проводы, новые расставанья — сердце болит еще сильнее. Оно не болело так, когда провожала мужа первый раз на войну, в июле четырнадцатого года.
Много ли годов прошло? Кажется, повидаться не успели, и вот снова разлука. И снова — под пули, навстречу смерти!..»
Выполнив задание, Экспедиционный отряд вернулся в Троицк и был расформирован.
Многие не поняли обстановки. Решили, раз контрреволюция в их крае разбита, то можно и по домам: жена ждет, земля тянет, зовет.
Вместе с председателем укома партии Абрамовым, председателем исполкома Световым и другими товарищами Томину пришлось не один раз выступать в ротах 17-го Сибирского полка, объясняя красноармейцам, что рано еще разъезжаться по домам.