Человек-огонь
Шрифт:
В толпе заахали, зашептались: «Как он смеет говорить об этом при всех, его убьют сегодня ночью; он отступил от корана».
Какой-то старик в белой чалме замахал на него посохом и что-то угрожающе закричал. Чары Кабиров нахмурился, до боли сжал пальцы в кулаки, строго и резко ответил:
— Не пугай, ата! С малых лет я работал по кузницам Азимбая, Каюмбека, Ратхона, а спросите, что я имею. Ничего! В прошлом году стал просить расчет за труд у Азимбая. Он меня рассчитал. Вот!
Кабиров распахнул халат. Все замерли. Грудь была покрыта сплошными рубцами.
— Вот как он со мной рассчитался — каленым железом. Тогда я был бессилен вернуть эту оплату, теперь настал мой час.
— Зиндабод! Зиндабод! — кричала толпа.
На возвышение поднимались юноши и седобородые старики. Их записывали, поздравляли с вступлением в Красную Армию.
Все это было хоть и необычно, но особого удивления не вызывало. Но вдруг на вершину сопки мелкими шажками вбежала фигурка в парандже. Она остановилась рядом с Томиным, паранджа свалилась под ноги. Перед собравшимися предстала молодая женщина. Тугие до колен косы, на висках — седина. Глаза горят ненавистью, тонкие губы плотно сжаты. Женщина наступила на паранджу и заявила:
— Пишите, командир, Хадыча Авезова! Пишите же быстрее.
Поднялся невообразимый шум. Раздвигая толпу, к «трибуне» продвинулось несколько бородачей, впереди мулла с толстой палкой.
— Это не баба, это шайтан! Сжечь ее! — грозно требовали бородачи, а мулла пытался ткнуть женщину палкой.
Хадыча Авезова нахмурила брови, топнула ногой, властно заговорила:
— Не боюсь я вас! Вы шайтаны, а не я. — Она гордо встряхнула головой, так что зазвенели серебряные монеты в косах и на халате. — Сестры! Посмотрите на меня! Мне двадцать лет, а я седая, — она провела руками по побелевшим вискам. — Почему я седая? У меня был муж, маленький сын и совсем крохотная дочка. Теперь у меня их нет. Мужа зарезали басмачи за то, что он не захотел вступить в отряд, как они говорят, «защитников ислама», а детишек бросили в огонь на моих глазах, меня заставили рыть могилу, да не успели живой закопать — Красная Армия пришла. Сестры! — рыдая, говорила Хадыча. — Где этот аллах, о котором нам говорят мулла и баи? В чем провинились перед ним мои крошки? Почему он не спас их от злых шакалов? Эй ты, шайтан, — Хадыча обратилась к мулле, — отвечай! Командир, пиши! Я не боюсь смерти, буду мстить за мужа и детей. Сестры! Хватит унижения и позора!
Над толпой взвился дымок, раздался выстрел. Хадыча, схватившись за плечо, стала медленно оседать. Ее подхватили на руки, понесли в лазарет.
Стрелявшему басмачу скрутили руки, увезли в штаб. Женщины поднимались на вершину сопки, сбрасывали паранджи. А когда из них выросла большая куча, ее забросали сухим бурьяном и подожгли.
Митинг закончился поздним вечером. Люди веселились: плясали, пели песни, боролись, джигитовали. Они знали — их торжество надежно охраняют русские братья.
Ранним утром Томин поспешил в больницу. Бригадный врач Сегал доложил, что состояние больной после операции удовлетворительное.
Хадыча лежит в постели, натянув до подбородка ватное одеяло.
— Как дела, кахрамон? [11] — спросил Томин.
— Какая я кахрамон? Дела хорошие, командир. Доктор говорит, скоро буду ему помогать.
— Поправляйся быстрее, а что ты настоящая героиня — это факт! Ты не понимаешь значения своего подвига. Двадцать женщин последовали твоему примеру. Двадцать. Это революция, Хадыча! Завтра будет сорок, послезавтра — сто. Понимаешь, Хадыча?!
11
Кахрамон (тадж.) — герой.
Доктор Сегал вежливо попросил
— Здесь командир я, — шутливо заметил он.
…В сопровождении командиров и Худайберды Султанова Томин обошел город. Здесь каждый камень, каждый дом напоминал о седой старине. Куляб известен с первых веков нашей эры, как торговый центр, лежавший на пути из Гиссарской долины и Каратегина в Афганистан.
Сейчас Томин интересовался памятниками старины не как историк, а как военный. От его проницательного взгляда ничего не ускользнуло, что хоть в малейшей степени представляло тактический интерес. Будь это расщелина крепостной стены или дувал, упершийся в каменную глыбу, сопка, разрезанная оврагом, или крутой берег реки. Все важно, все надо запомнить. Внимательно осмотрев город и его ближайшие окрестности, ознакомившись со старыми укреплениями, Томин приказал приступить к сооружению оборонного пояса и строительству кибиток.
Кое-кто из командиров штаба попытался высказать соображения о нецелесообразности укрепления города и, в связи с этим, ненужного расхода средств и людских сил, мотивируя это тем, что, дескать, для бригады какие-то банды басмачей не страшны, и она прибыла сюда не отсиживаться за крепостной стеной, а вести наступательные действия.
— Истинную правду говорите. А я разве возражаю? Ничуть! Вот именно потому, что мы не намерены отсиживаться в крепости, а громить врага в горах, мы и должны иметь крепкий плацдарм. Да и для штаба это необходимо, не все же он будет под крылышком полков находиться. Басмачи и сами по себе серьезный противник, да надо не забыть и того, что за их спиной сидит английский дядя. И еще — как только мы подошли к Кулябу, за нашей спиной вражеское кольцо замкнулось. Вот теперь и думайте — надобны ли нам укрепления, — закончил Томин.
…В городе то там, то здесь стучат кирки и ломы, слышен звон топоров, визжание пил. Под палящими лучами южного солнца, обливаясь потом, бойцы выполняют приказ комбрига. Бок о бок работают с ними в полосатых халатах, окутав головы цветными полотнищами, рабочие, ремесленники, дехкане из ближайших кишлаков.
В козлы составлены винтовки, в тени чинар и тополей стоят кони. А в штабе идет совещание. Длинный стол с крестовинами вместо ножек отодвинут к противоположной стене. На столе, табуретках, на чурбанах расположились командиры, комиссары, работники штаба.
Среди них — командир комендантского эскадрона Ахмет Нуриев и командир отряда добровольцев Худайберды Султанов.
В комнате душно. Пахнет пороховым дымом, потом и кожей. Когда в маленькие окна повеет легкой прохладой, все быстро поворачиваются на дуновение.
Николай Дмитриевич одет в легкую белую гимнастерку, такие же брюки и хромовые сапоги. В правой руке, вместо указки, неразлучная плетка.
Ведя по карте черенком, комбриг рассказывает об обстановке, ставит задачи полкам и эскадронам.
— До сегодняшнего дня мы ограничивались отражением атак неприятеля, устраивались, разведывали, готовились. Пора приступать непосредственно к выполнению задачи, которая на нас возложена партией и Реввоенсоветом республики — с корнем уничтожить басмачество. Не допустить соединения банд, уничтожить их по отдельности — вот наша тактика. Для этого надо установить контроль за основными населенными пунктами и узловыми дорогами. Быстрота и внезапность налетов — закон наших действий. Поставленную задачу мы можем выполнить только при активной поддержке рабочих и крестьян. Отсюда вывод — тесная связь с народом. В кишлаках вы пропагандисты, агитаторы, учителя, советчики. Уважайте обычаи и нравы местного населения. Найдите общий язык с беднотой, — она ваша опора, глаза и уши.