Человек рождается дважды. Книга 1
Шрифт:
Старик и гости сидели за столом и ели оленину. Прихватывая зубами кусочки мяса, взмахами ножей они отрезали у самых губ тонкие пластинки и быстро глотали. Гермоген усадил Юрия за стол, Молоденькая девушка вынула из котла большой кусок с мозговой костью и сунула ему в руки.
Он неумело взял мясо, закусил зубами и стал осторожно отрезать. Ему казалось, что он отхватит нос или губы. Ничего не получалось. Отвар капал на грудь рубашки, затёк в рукава, вымазал лицо. Девушка, не выдержав, расхохоталась. Колосов посмотрел
После ужина они с помощью Гермогена кое-как объяснились. Оказалось, Якут Александров вёз свою младшую дочь Машу в школу-интернат, что открывалась в Таскане. За вечер быстро сдружились. Александров подарил Юрке вышитые торбаса. Маша принесла пыжиковые носки, а старшая — Анна — нарядные цветные рукавички.
Колосов долго ломал голову, что бы им подарить. В чемодане у него была только белая шерстяная рубашка, которую он, не задумываясь, подарил Маше. Подарки для остальных пришлось собирать у приятелей. Расстались тепло.
Первый транспорт пришёл на рассвете. Хруст снега, скрип саней, фырканье лошадей, покрикивание конюхов разбудили и взбудоражили посёлок. Люди вскакивали и бежали к складу посмотреть, узнать новости, раздобыть газету.
Когда проснулся Колосов, со всех концов посёлка раздавались голоса. Гермоген кормил горностая. Старик продолжал скрывать свою дружбу со зверьком.
Юрий притаился и прислушался. В бормотании старика он уловил слова, которые тот старался выговорить.
— Ве Ке Пе… камчомол… камсямол… калгоз… кала-козы, — твердил он новые слова, стараясь выговорить их правильней, запинался и повторял снова.
Юрий только теперь понял. Гермоген разучивал с горностаем новые русские слова.
Занятие старика прервали закутанные в меха три широкоплечих Якута. Переговорив с Гермогеном, они затащили в помещение мешки, сумки и быстро вышли. Старик захлопотал, загремел вёдрами, чайниками, подбросил дрова в печь, вынул из-под нар топор и стал одеваться.
— Что, много гостей будет? — спросил Юрий, вставая. Глаза старика радостно заблестели.
— Шибко много олешка есть. Много стреляй можно. Хоросо будет.
Колосов не стал ожидать дальнейших пояснений. Значит, пригнали оленьи стада. Он схватил шубу и, надевая её на ходу, побежал к берегу.
На льду Колымы сбилось в кучу большое оленье стадо. Вокруг на лыжах стояли пастухи. У дороги пожилой Якут продавал патроны. Каждый патрон — олень. Хочешь, стреляй сам. По просьбе покупателя это делает пожилой Якут.
К реке сбегались жители посёлка. Колосов увидел Самсонова, Тот просто сиял.
— Это же калории, брат Юрка! — потирал он от удовольствия руки и прищёлкивал Языком.
— Сколько возьмём? Надо набрать оленины, — захлопотал Колосов, подсчитывая наличность.
— Не
— Четыре с половиной килограмма в день? Да ты что? Где хранить, да и надо платить. В заборную книжку не записывают…
— Четыре — и меньше ни грамма. Деньги найдёшь ты, а где хранить, так и быть, останется за мной.
— Вот обжора! — буркнул Колосов сердито и повернулся к Николаеву — Как вы, ребята?
— Да всё равно.
— Ты что же, выписывал меня голодать? Ну нет, брат Юрка. Не согласен. Протестую! — Самсонов увидел Краевского и протянул к нему руки — Брат Игорёк! Скажи ты свое слово. Зажимают…
Занимаясь организацией пробирного отделения, Краевский редко показывался в посёлке, там и жил, в землянке рядом с лабораторией.
— Что кричит наш ребёнок? — спросил он шутливо. — Валерка! Да на кого ты похож? Шуба сморщилась, грязная! Валенки стоптаны, подпалены! — возмутился он, — Молодой парень с такой импозантной комплекцией — и так опустился.
— Ну вот и опять нехорошо. Один мясо жалеет, другому мой наряд не по душе. Разве я виноват, если такая комплекция? Она и есть больше требует, а на складе ничего из вещей мне не подходит. Собирали по посёлку из поношенного старья. Да что с вами разговаривать, бюрократы. — Он лениво махнул рукой.
На льду уже начинался отстрел. Покупатели указывали на облюбованного оленя. Якут вскидывал ружьё, щелчок — и тот, вздрагивая, тряс рогами. Стадо расступалось, и он падал на колени. Олени поворачивали головы, обнюхивали, и над ним снова смыкалось стадо.
Отстрел продолжался до обеда. Олени падали один за другим. Над убитыми теснились живые, а количество их как будто не уменьшалось. Смирение животных, полное равнодушие к жизни, безразличие к трупам казалось трагическим, а избиение — неоправданно жестоким.
Краевский стоял бледный. Колосов тоже старался смотреть по сторонам. Убить на охоте, где оружию противопоставляется тонкий слух, инстинкт, маскировка, а выстрелу — скорость, он считал закономерным, но здесь?
— Это чёрт знает что! — возмутился он вслух. — Пойти и дать этому чёрту по уху, а винтовку куда-нибудь подальше в кусты. Какое-то свинство.
— А ты, брат Юрка, вырази протест и откажись от мяса в мою пользу! Это было бы гениально с твоей стороны, — пытался было шутить Самсонов, но Игорь посмотрел на него такими глазами, что невозмутимый Валерка растерялся. — Что с тобой, брат Игорёк?
Пастухи погнали стада вверх по реке. На льду остались серые, бесформенные груды, раскиданные по белому снегу.
ГЛАВА 20
Печь быстро прогорела, и стало прохладно. Фомин подложил дрова, набросил на пижаму шинель и снова взялся за письмо Матвеевой.