Человек рождается дважды. Книга 2
Шрифт:
— Прекраты! Застрелу! — взъярился конвоир и прицелился в мальчишку.
Убьёт? — резанула старика мысль. Он вскочил на обочину кювета, сбросил шапку и во весь голос закричал:
— Куда целишься, дурак! Я запел, я!
Это уже было грубое нарушение инструкции. Тагиров, не задумываясь, выстрелил бы в старика, но тут Кротов неожиданно рванулся из толпы, гикнул и бросился бежать в противоположную сторону.
Конвоир опешил. Ведь это самый настоящий побег. Быстро повернувшись, он вскинул оружие, но Кротов прыгнул в снег и упал. К лежачему
— Вперед, арш! — приказал Тагиров и сердито зашагал, не глядя на людей.
Шли молча, понуро. Все понимали, какая миновала беда. Сергей тихо всхлипывал. Старик был хмур, Кротов тихо говорил:
— Меня Ещё на пересылке предупредили. Если будет невмоготу, ступай в сторону: Тагиров бьёт без промаха. Он уже заработал не одну благодарность.
Ночевали в бараках дорожников на полу. Предусмотрительный Кротов Ещё на пароходе выменял на личные вещи два солдатских котелка. Теперь они пригодились.
На третьи сутки пути их обогнали машины. Людей везли расчищать заносы дальше по дороге.
Пурга утихла и ударил мороз. Люди надели на себя все, что имели. Двигались тяжело. Скрипучий стук подошв далеко отдавался по распадкам…
— Сергей? Ты что это, брат? А?
— Нет, нет, дядя Кротов. Вы не думайте, я не плачу. Это насморк.
— Ну, Ежели нос, тогда другое дело… — Кротов поднялся и потрепал Его по плечу. — Мы, брат, с тобой мужчины. А насморк и всё прочее — бабье это дело, — проговорил он, подвинулся на край нар и начал снимать носки.
Анатолий расправил плечи и лёг на спину. Хотелось напиться, но не было сил открыть глаза. В голове всё кружилось. Словно издалека донёсся голос Сергея.
— Дядя Кротов, а что у вас с ногой?
— Это, брат, Колчак метки оставил.
— Нет, я говорю о пальцах. У вас же нет пальцев, как же вы ходите?
— Тут, брат, уже другое. В шестнадцатом вот таким как ты закатал меня Николашка в Вилюйск. Это в Якутии…
Голос затух и совсем оборвался.
Когда Анатолий по-настоящему проснулся, пахло горелой резиной и тлеющей ватой. Он открыл глаза. Барак был низкий, рубленый с одним окном. Было жарко. Печь весело гудела, и огонь выбивался в дверку, освещая лица спящих. Заросшие, обожжённые ветром и морозом лица были такими же заскорузлыми, как и брёвна стен. За все дни дороги они впервые так крепко спали. Попался сердобольный прораб-дорожник. Он перевёл своих рабочих на ночь в конторку, организовал горячий ужин и поставил своего истопника.
Анатолий встал, отодвинул бурки от раскалившейся трубы, выпил кружку воды и вышел из барака.
Туман густел. Напротив в окне барака теплилась моргалка, и жёлтый свет Едва проникал сквозь обледеневшее стекло. Анатолий увидел прораба. Он шёл с военным в белом полушубке. Донёсся их тихий разговор.
— Ты неосмотрителен, Саша, — говорил военный низким
— Я инженер, а не начальник режима, а люди ослабли от голода.
Хлопнула дверь в домике, и голоса затихли. Анатолий вернулся в барак и снова лёг. Всё же чертовски тепло. Так и хотелось остаться навсегда в домике у дорожников.
Разбудил Его утром Кротов. Он стоял у нар и, посмеиваясь, потирал руки.
— Нам, кажется, повезло. Машины доставили этапы до последних заносов. Теперь они возвращаются и повезут нас до места. — Покосившись на бледное лицо Сергея, он беспокойно добавил: — Кузова открытые, а морозище — зверь. Холодно будет под одним брезентом. Доберёмся ли живыми?
Белоглазов обрадовался:
— Пусть. Лишь бы отмучиться одним разом.
Брезент то надувался как парус, то начинал биться, и тогда Белоглазов пригибал голову и втягивался в бушлат. По существу, только этими движениями и можно было согреваться. Он сидел у борта, как и все, кто помоложе и здоровей. В середину усадили слабых и стариков. Застывшая резина стучала по набитому гребню дороги, и кузов трясло.
Вершин сопок не видно, деревья серыми тенями растворялись в тумане и, пробегая мимо машины, сразу терялись в завесе выхлопа и снега.
Но вот сквозь белый мрак блеснуло пятно костра. От него отделилась нагольная шуба с винтовкой и преградила путь машине.
— Чего стряслось? — выглянул из дверки кабины водитель.
Молодой охранник подбежал к дверке.
— Подкинь, парень, до дорожной старичка. Шёл, шёл и свалился. Пропадёт мужик, сделай милость, возьми. Боюсь, поморожу с ним и остальных.
Глаза у парня хорошие и испуганные.
— Пожалуйста. Вот только конвоир… — кивнул водитель на Тагирова, сидевшего рядом.
— Исруксия знаишь? — ответил тот неопределённо и, поёживаясь, выскочил из кабины.
Глушитель коптил Едким выхлопом. В кузове закашляли, зашевелились. Белоглазов отбросил угол брезента. Охранник подошёл к Тагирову, вынул пачку «Казбека».
— Кури, братишка, — проговорил он заискивающе и покосился на костёр. — Возьми мужичка-то. Ты понимаешь, какой-то профессор, а так добрый старикан, чудак только. Всё шёл да шутил, а потом как-то сразу — и на тебе. Высадишь у барака. Куда он денется?
Тагиров продолжал приплясывать и как будто не слышал.
— Так я Его подтащу. Посади в серёдку, глядишь — и отойдёт. В кабине оно всё теплей.
— Исруксия. Под трибунал хочешь, дурной башка?. Да и меня?..
Кротов поднялся и выглянул через борт.
— Гражданин начальник, давайте Его сюда, мы потеснимся, да и зачем вам, действительно, стеснять себя, — проговорил он почтительно. Тот обозлился и схватился за винтовку.
— Куда? На место!
Кротов покачал головой и сел. Водитель выжидательно выглядывал из кабины.