Человек рождается дважды. Книга 2
Шрифт:
Из бушлата у костра показалась голова, на бородатом лице сверкнули стёкла очков.
— Не мучай людей, служивый. Веди, а я уж тут у огня посижу. Может, кто подберёт или вернёшься за мной. Да и кому я нужен теперь. А может, всё же лучше…
— Молчи, старый, опять за своё. Да разве можно? — крикнул с сердцем охранник и снова повернулся к Тагирову. — Ты понимаешь, тут говорят, Ещё вёрст пять. Я бы Его на себе, да где там, не выдержит.
— Зачем дурака ломаишь? Шага три сделать можит, сам просит… На прииске она всё равно в архив, — отрезал озлобленно Тагиров и истошно заорал водителю: —
— Вот же варнак. Тебя бы… — Охранник подошёл к костру и принялся взваливать на себя старика.
Кузов обдало копотью, тряхнуло, брезент надулся. Белоглазов закрыл глаза, надвинул шапку на лоб и сжался. Словно над ним сомкнулась холодная волна и придавила Его своей тёмной, непреодолимой массой…
— …Вылезай!.. Становыс!.. — кричал Тагиров, сдёргивая брезент.
Белоглазов пытался встать, но не мог, одеревенело всё тело. Так же беспомощно сидели и остальные. Водитель открыл борт и начал стаскивать их как кули.
Было уж темно. Машина стояла в зоне, огороженной колючей проволокой. Ряд длинных палаток, приплюснутых снегом, терялся в темноте. За зоной чернело несколько рубленых построек с голыми стропилами. Мерцали лампочки на столбах ограждения. Вышки курились дымком печурок, чернея смотровыми оконцами.
Появился староста, человек огромного роста, лет тридцати. Он пересчитал прибывших, расписался в сопроводительной ведомости и повёл их в маленькую хибарку. В неё одновременно могло войти человек пять-шесть.
— Погреться бы. Может, сначала в палатку? — прозвучал глухой голос.
— Успеешь, — грубо оборвал Его староста.
После оформления староста повёл их в палатки.
— Палатки почти новые, мест много. Порядок тут простой. Поработаешь хорошо — и поешь плотно. Принесёшь дровишек — будешь с теплом, а не хочешь — мёрзни. Попадёте на повременку — семь целкашей в месяц на ларёк — и кончики. Лафа кончилась. На сдельной в забое можно подкайлить и больше, да где вам: фитили… — разъяснял он, открывая дощатую дверь. — Можете разбираться. Тут не Ташкент, но Если топить, то и уснуть можно…
Пропустив всех, староста заглЯнул в отгороженную комнатку и приказал дневальному принять прибывших.
Белоглазов вошёл последним. Две маленькие лампочки. Стены покрывала снежная изморозь. Две печи из бочек.
Вокруг них, подняв воротники бушлатов, сидели заключённые. У самой печки устроились молодые парни с чёлками на лбу и отпускали в адрес друг друга самую отвратительную ругань. Все остальные выглядели изнурёнными и по-сиротски запуганными.
Анатолий бросил узел на отведённую Ему дневальным постель и подошёл к кружку людей. Печь остывала, и дров не было видно. Он наклонился и хотел погреть руки. Но какой-то парень, даже не повернувшись, сунул Ему кулаком в подбородок. Второй лениво скосил глаза и, ухмыльнувшись, спросил:
— Смолка е? — И, получив отрицательный ответ, прохрипел — Тогда чеши, пока цел…
Дневальный принёс одеяла, жёлтые простыни и разбросал по засаленным матрацам.
— Распишитесь в арматурках, — приказал он, не глядя.
— Вы записали первый срок, но там сплошное рваньё. С меня могут спросить, — попробовал опротестовать Белоглазов. Но дневальный так усмехнулся,
ГЛАВА 15
Колосов только что вернулся с лесоучастка. Там двадцать машин лесовозов застряли было на ровном месте. Резина застыла и как стекло прорезала слабый накат зимника. Пришлось долго возиться. Он только взялся за телефон, чтобы сообщить Краснову, что всё в порядке, как открылась дверь и в кабинет вошёл Михаил Степанович.
— За тобой. Едем на Ларюковую. Срочно вызывает начальник Дальстроя.
С тревожным чувством Юра надел шапку и пошёл за Красновым. Что-что, а встречаться с Павловым не было никакого желания. Лучше быть подальше. Такой тактики придерживалось большинство работников. Любая встреча с ним не сулила ничего хорошего. Появление чёрного «паккарда» вызывало растерянность и страх. Павлов никогда не повышал голоса, но Его слова заставляли бледнеть и теряться. Каждое Его распорЯжение воспринималось как закон и немедленно выполнялось. Трудно сказать, решался ли кто-нибудь возражать или высказывать своё мнепие. Павлов дни и ночи метался по трассе. Не доверяя никому, он не скрывал своих подозрений. Было непонятным, что таится под этим грубым и жестоким лицом. Убеждённость ли/ в принадлежности большинства дальстроевцев к изменникам родины, или ненависть к врагам, а потому такая подозрительность? А может быть, и что-нибудь другое. Единственное, что располагало в Его пользу, это беспредельная безжалостность и к себе.
Недалоко от Ларюковой на трассе простаивало больше десятка гружёных, замороженных машин. На дороге горели костры. Грязные, обожжённые водители сидели у огня и тоскливо дремали. Другие прогуливались около кузовов. Оставить без присмотра груз никто не решался.
— Давненько не бывало такого мороза, — Ёжась от холода, заметил Юра.
— Да. Так холодно было только в тридцать втором году, — согласился Краснов.
Водитель «эмки» Саша Пегов рассказал, что до Спорного стоят на трассе около сотни грузовиков. Почти весь транспорт заморожен на дорогах. Он почистил лезвием безопасной бритвы стекло и вздохнул.
— Вот шоферня хватит лиха. Груз не бросишь: тюрьма. А попробуй посидеть вот так, у огонька, несколько дней, и в голоде и в холоде?..
В диспетчерской Ларюковой никого не было. У столовой стоял «паккард», посвечивая красным глазком стоп-сигнала. Водитель, завернувшись в тулуп, дремал за рулём. Павлова они нашли за столом. Он сидел в своей серой шинели и Ел хлеб с икрой, запивая чаем из закопчённой кружки. Глаза у него были воспалены. Лицо усталое, щека слева припухла. По Его виду Колосов понял, что он не спал уже несколько ночей.
Его адъютант разговаривал по телефону в комнатке конторки, не выпуская из рук такую же кружку. Он сверял номера автомобилей, записанных в блокноте, с номерами какой-то диспетчерской. В углу за буфетной стойкой лежал, свернувшись в клубок, серый кот с грязной замасленной шерстью. Уши у него были отморожены. Он постоянно чихал, облизывался и снова прятал голову между лап. В раздаточное окно из кухни выглядывало испуганное лицо дежурного повара. Голос Краснова вывел Павлова из задумчивости.