Человек рождается дважды. Книга 2
Шрифт:
Осталось неизвестным, каким путём удалось Кротову устроить всех вместе.
Сигнал подъёма прозвучал глухо, ветер относил звуки. Дневальный, покосившись на печь, дохнул, изо рта вырвался пар. Видимо, решив, что можно поэкономить дровишки, пронзительно заорал:
— Олени! Подъём, живо!
Непривычные к лагерным распорядкам, заключённые вскакивали, торопливо одевались и, дрожа всем телом, бежали к умывальнику.
На нарах робко спрашивали:
— Где же пальто? Мешок разрезали. Вот пшана, пайку уволокли…
— Чего
Скоро в палатку пришли начальник учётно-распределительной части, староста, и надзиратель. Дневальный выскочил навстречу, выпятил грудь и, вытянувшись во весь рост, завопил:
— В бараке порядок. Происшествий никаких. Люди готовятся к разводу. Дневальный барака заключённый Орлов.
Начальник развернул списки и зачитал фамилии. Белоглазов назначался в этап.
Ветер не прекращался. Анатолий выглянул в дверь. Холодно. Он умылся и пошёл к своей постели. Кротова не было.
Старик уже снова сворачивал треугольником письмо. Упрямый человек, он продолжал писать, надеяться и постоянно справлялся, нет ли каких известий, запросов.
Белоглазов принялся перематывать портянки. Кто-кто, а он знал, как важно к дороге хорошо обуть ноги. Возился он долго. Все ушли в столовую. Только они своёй пятёркой дожидались Кротова. Наконец пришёл он с сухощавым человеком лет тридцати пяти. По бледному лицу сухощавого можно было догадаться, что он только что из камеры.
Из разговора Анатолий понял, что это тоже колымчанин. Один из бывших ответственных работников горного управления. Он знал многих, называл фамилии, знакомил с местной обстановкой и давал советы.
Колымчанин несколько раз упомЯнул фамилию Осьмакова. Белоглазов прислушался и из обрывков фраз понял, что группа коммунистов Дальстроя во главе с редактором газеты «Советская Колыма»/ выступила с жалобой на действия нового руководства Дальстроя, прибывшего с большими полномочиями.
— …Главное, добиться расследования. Если жалоба попадёт по адресу, многим придётся ответить.
Лицо старика посветлело. Он улыбнулся Кротову.
— Я верю в него, потому не желаю молчать и терять время. Правда пробьёт созданный врагами кордон. Её не схоронить, она не умирает. Так было, так Есть и так будет. Правда — народ, и Его голос — Есть наша партия.
…Развод затянулся. После проверки оперуполномоченный зачитывал приказы. Сообщалось решение тройки НКВД по Дальстрою.
— …За контрреволюционную деятельность, саботаж, диверсии и вредительство осуждены и расстреляны заключённые… — Ветер относил слова, раскачивал фонари на столбах зоны. Тени людей то вырастали, то становились маленькими. Казалось, колонна заключённых шарахалась после каждой названной фамилии осуждённого.
Что-то новое в лицах людей — то ли смиренная покорность, то ли терпеливое выжидание, как на зимовье
Наконец оперуполномоченный закончил читать и громко с надрывом выкрикнул:
— Приказ подписал начальник Дальстроя Павлов.
— Бригады, к выходу. Лагерной обслуге — по местам. Разойдись! — звенит сквозь ветер голос старосты.
И покатился серый поток бушлатов к проходной. У вахты уже снова образовались прямоугольники колонн. Назначенные в этап направились за сухим пайком.
В палатку Кротов вернулся последним и сообщил, что ветер не утихает, а отправка людей не отменяется.
Старик отложил узелок, оделся и направился к выходу.
— Вы куда?! — остановил Его Кротов.
— В такую погоду — это безумие. Ну нас — Ещё куда ни шло, а он? — Русинов показал на синеглазого молоденького парнишку, хрупкого и слабенького, с нежным лицом и светлыми мягкими волосами. Было Ему от силы лет девятнадцать. Это был четвёртый в их ряду по колонне. Звали Его Сергеем. Он был осуждён как член семьи врага народа. Срок имел небольшой — пять лет. Сережа разбирал свои вещички и кашлял, видно, простудился на пароходе.
— Вы не сможете: там нужно смирение и почтительность, а у вас этого не получается. Схожу-ка я сам. — Кротов вышел. Он умел и с начальством поговорить и себя не уронить, а дело это было непростое. Но самое примечательное, что больше всего поражало Белоглазова, это умение Кротова быть в курсе всех событий, оценивать обстановку и правильно ориентироваться.
Пока собирали заплечные мешки, Кротов вернулся и принялся молча увязывать свои вещи. И когда уже приспособил лямки, тихо обронил:
— Тут, видимо, всех захватила морская болезнь. Так что пока в дрейф и отлёживаться…
Старик молча подошёл к Сергею. С заботливостью няньки и строгостью командира поправил Ему лямки, заправил в шарф воротник, а потом плотно натянул шапку.
В дверь заглянул староста и приказал строиться. Русинов первым легко забросил котомку и зашагал к вахте.
Этап стоял у проходной. Ждали машин, но их не было. Всем роздали деревянные лопаты (приколоченные к палке куски фанеры). Начальник конвоя приказал открыть ворота и зачитал инструкцию для заключённых и конвоиров. Последние слова он повторил:
— …Шаг вправо, шаг влево считается побегом, применяется оружие. — И тут же скомандовал — Первая колонна, арш! Двигаться до заносов и расчищать дорогу…
Повезло. Дуло в спину. По полотну насыпи, посвистывая, бежали Язычки снега. Они лизали сгорбленные фигуры людей. У обочин могилками нарастали холмы сугробов. Ветер гнул оголённые лиственницы.
Заключённые шли молча. Старший конвоир Тагиров, вскидывая винтовку, покрикивал:
— Подтаныс!..
Его крик заставлял вздрагивать, серые бушлаты сбивались плотней. Конвоир поднимал воротник, закидывал винтовку за плечо и снова брёл рядом.