Человек с фасеточными глазами
Шрифт:
Алиса подошла к окну и выглянула на улицу. Она увидела, что вода поднялась до уровня, равного примерно половине первого этажа, волны обдают стены дома. Брызги морской пены попали ей на лицо. Она вернулась к лестнице и обнаружила, что вода уже заполнила комнату, образовав небольшое озеро, рыба плавает на фоне кирпичного пола, который они с Якобсеном клали вместе. Как будто попала в огромный аквариум. У Алисы голова пошла кругом. Она протянула руку, чтобы на что-нибудь опереться, и дотронулась до висевшей рядом с лестницей рамки из палисандра. В рамке был отпечаток малюсенькой ножки Тото, сделанный сразу после его рождения. Это было напоминание самой себе о мучениях, надежде и стойкости. Алиса почувствовала, как в этот момент ее скорбь вдруг каким-то чудесным образом пропала, как будто голубое небо над этим островом навсегда исчезло без следа. Алисе стало казаться, что она, вероятно, уже умерла, так что вопрос, покончить ли с жизнью, утратил свою актуальность.
Среди этой печали, среди
Вроде котенок. Нет, не вроде, действительно котенок. Котенок печальными глазами смотрел на нее, и самое удивительно было то, что один глаз у него был голубой, а другой – карий.
Алиса высунулась из окна, схватила дрожащего котенка, перепуганного до такой степени, что он уже не мог больше ничему испугаться, и только беспомощно лежал в ее руках.
– Охаё, – сказала она котенку. Ей вспомнилось то утро, когда она в шутку по-японски пожелала доброго утра взвалившему на себя альпинистское снаряжение Якобсену и похожему на маленького взрослого Тото. Котенок весь промок и без конца дрожал, как бьющееся сердце. Она даже подумала, что землетрясение еще не кончилось.
Алиса взяла полотенце и вытерла котенка, нашла коробку – временное пристанище, и дала ему немного печенья. Котенок не стал есть, лишь с тревогой смотрел на нее. Насколько страшным было это землетрясение, к каким жертвам оно привело? К Алисе вернулась способность мыслить здраво, но ни телевизора, ни телефона, ни звука машин; как будто на краю мира, одна Алиса на одиноком острове, и неоткуда что-либо узнать, чтобы принять какое-либо решение. Единственным достойным внимания был этот маленький котенок. Когда его шерстка подсохла, котенок почти уверился, что самое страшное уже позади, и заснул от усталости. Сложив мягкие лапки на брюшке, он свернулся взъерошенным шерстяным калачиком. Задние лапы иногда чуть вздрагивали, как если бы он видел страшный сон.
Внезапно откуда-то раздался чудовищный грохот – бух-бух-бух-бух! Наверное, афтершоки. К Алисе вновь вернулись силы, и она вдруг рефлексивно схватила коробку и решила искать укрытие.
Всего несколько минут назад Алиса надеялась на то, что умрет, но в данный момент ее тело интуитивно стремилось выжить.
Часть третья
Глава 6
«Седьмой Сис'uд» Хаф'aй
«Cедьмой Сис'uд» на побережье знали почти все, и в этом, безусловно, была заслуга Хаф'aй. Хаф'aй не была красавицей? Судить так было бы неправильно, можно лишь сказать, что за эти годы она и вправду чуток поправилась. Но если еще точнее, малость располневшая Хаф'aй по-прежнему блистала в определенные моменты, вот только обычным людям не слишком легко было это увидеть.
По правде говоря, хотя Хаф'aй и готовила довольно оригинально – она всегда готовила привычные для кухни ам'uс [15] блюда из диких овощей, – кто-то любил ее стряпню, а кто-то был о ней невысокого мнения. Но в том, что касается вина, разногласий не возникало. Неужели у кого-нибудь язык повернется сказать, что вино, которое делает Хаф'aй, скверное? Приезжающие в эти места туристы покупают только просяное вино или сливовое вино… но ведь его разливают в разноцветные высокие бутылки, упакованные в красивые коробочки. Если спросить Хаф'aй, она скажет, что никакое это не просяное вино, а какие-то шоколадные подарочные наборы. Если же поинтересоваться у посетителей «Седьмого Сис'uда», они ответят, что это никакое не просяное вино, а обезьянья моча. Просяное вино надо разливать в кувшин, а пить из пиалы, из которой только что ел. А какое же это просяное вино, если его так упаковывают? Просяное вино в «Седьмом Сис'uде» отличается сладким ароматом, в нем плавает неотфильтрованный осадок, пьется оно приятно и имеет сильное послевкусие, и безыскусственно-простое, и стремительно-резкое. Когда пьешь это вино, оно как будто греет и освещает все внутри.
15
Самый многочисленный из 16 коренных народов Тайваня.
Кроме просяного вина, в «Седьмом Сис'uде» есть еще одна прелесть – его окна, или, вернее, его море. Дом стоит на участке ум'aх (невозделанная земля у моря), выстроен он из бамбука, который срубили в окрестных горах, ветвей лагерстремии, тайваньской магнолии и камней. Со всех четырех сторон в доме есть окна, и практически из любого окна с разных углов видны непреклонные волны Тихого океана. Интерьер украшают в основном произведения, подаренные художниками из соседних селений.
Столы в «Седьмом Сис'uде» изрезаны автографами и комментариями посетителей, а еще стихотворениями посредственных поэтов. Есть страшно вульгарные, есть более-менее ничего, а есть такие, что взглянешь, и сразу ясно – плагиат. Но вот что необычно: на каждом столе обязательно стоит блюдце с бетельными орехами. Если никто их не ест, то Хаф'aй и не меняет, поэтому лучше просто так не хватать со стола бетельные орешки.
При всем при этом рядовые клиенты, возможно, не найдут здесь вообще ничего особенного, но отчего-то, когда Хаф'aй проходит то туда, то сюда, ее слегка располневшая фигура придает этому месту некое удивительное очарование. Даже тончайший слой морского песка на немытом, за редким исключением, полу, дает почувствовать себя легко. Завсегдатаи, попивая винцо, обращаются к Хаф'aй с монологами о собственной жизни, видя в этом прямо какой-то целительный ритуал. Самое большое удовольствие от ничем не обязывающей беседы с Хаф'aй в том, что она никогда не осуждает, если подвыпившие посетители вдруг принимаются рассказывать о своих печалях, она никогда не вмешивается и не советует, но глаза под длинными ресницами дают каждому почувствовать, что Хаф'aй лучше других понимает его собственную печаль.
По правде сказать, всем кажется просто невероятным, что Хаф'aй одна на своем горбу тянет это заведение. Будто бы по вечерам на кухне, когда никто не видит, со всеми хлопотами ей помогают волшебные человечки.
А бывает, выслушав жалобы или невнятное бормотание посетителя, Хаф'aй начинает петь. Как это ни странно, петь Хаф'aй может чуть ли не на любом языке, хотя она не умеет говорить ни по-тайваньски, ни по-английски. Никто не спрашивал ее, откуда она знает эти песни, где научилась, потому что очень мало кто действительно помнит, что за песню пела Хаф'aй. Сам голос несет песню, глубоко проникая в душу слушающего. Голос ее превращается в семена, летящие на ветру, и вот ты и сам не знаешь, как они упали на дно твоей души. Некоторые, вернувшись в Тайбэй, садятся в метро, и вдруг слышат голос Хаф'aй, раздающийся в собственной голове сквозь шум поезда. И тогда ты видишь в вагоне метро человека, глядящего в окошко и роняющего слезы. Правда, Хаф'aй совсем не любит петь песни, и если ты захочешь заказать песню или сядешь за барную стойку и скажешь: «Хаф'aй, спой что-нибудь!» – то она ответит: «Я тебе дам сто долларов [16] , вот ты мне и спой песенку, а я послушаю!» И все те посетители, которые просили Хаф'aй что-нибудь спеть, впоследствии уже никогда не слышали ее песен.
16
Речь идет о новых тайваньских долларах.
Контингент в «Седьмом Сис'uде» самый обыкновенный: друзья из соседнего селения, постояльцы ближайших гестхаусов, а еще студенты и профессора из университета Д. Хаф'aй знала в лицо друзей из селения, помнила большую часть профессоров и студентов, и старалась не запоминать посетителей, пришедших по рекомендациям владельцев гестхаусов, однако была очень рада гостям, проезжавшим мимо и решившим зайти, посидеть.
Хаф'aй не стала открывать собственный гестхаус не потому, что она сама по себе или ей не нужны были бы дополнительные деньги. Дело скорее в том, что здешние гестхаусы совсем не похожи на гестхаусы: это просто маленькие гостиницы, а открывают их приезжающие из Тайбэя эстетствующие снобы. Подобные гестхаусы выбирают, как правило, банальные и скучные люди, среди которых намного больше пошлых и надоедливых, чем тех, кто вызывал бы приязнь. Либо это семейные пары среднего класса, которые позволяют своим детям шуметь вволю, никак не сдерживая их; либо большие семьи, которые поют караоке по ночам; либо влюбленные пары, которые приезжают отдыхать, а вместо этого почти весь день занимаются сексом в своем номере. Конечно, есть еще немало пар среднего возраста, которые надеются, что путешествие снова воспламенит страсть, или тайных любовников средних лет. Разницу между теми и другими Хаф'aй определяет сразу, достаточно одного взгляда.
Другая причина, почему Хаф'aй не открыла гестхаус, состоит в том, что Хаф'aй ненавидит фотографироваться с посетителями. Поначалу она фотографировалась с ними, и некоторые посетители выкладывали фото в интернет, а некоторые даже присылали их Хаф'aй. Но когда она смотрела на эти фотографии с людьми, с которыми пообщалась всего час или два (память у нее была не очень, и Хаф'aй часто не могла даже вспомнить, что это за люди), то не испытывала ничего, кроме раздражения и отвращения к себе. Вот почему, когда завсегдатаи ободряли ее, предлагая открыть гестхаус, она отвечала: «Я совсем не подхожу для этого. Вообще-то большинство владельцев гестхаусов тоже не подходят для этого. Но я отличаюсь от них тем, что я об этом знаю, а они нет».