Человек с фасеточными глазами

Мин-и У

Если начистоту, Хаф'aй недолюбливала некоторых профессоров и студентов университета Д., особенно тех студентов, которые наведывались к ней с какими-нибудь идиотскими проектами. Хаф'aй было известно, что старики в селении не против рассказывать истории для профессоров и студентов, проводящих полевые исследования. Но старики ведь идут на это из-за одиночества, окунувшего их в воспоминания, а не из-за высоких побуждений, не ради какой-нибудь непонятной культурной преемственности. Одиночество, вот что заставляет их делиться своими историями, которые льются непрерывным потоком, как вода из крана. Поэтому Хаф'aй иногда представляла, что если бы она взялась за диссертацию, то первопричиной культуры, наверное, признала бы одиночество.

Алиса, безусловно, числилась в завсегдатаях «Седьмого Сис'uда».

Последний год Алиса иногда одна приходила в «Седьмой Сис'uд», но только по утрам, когда других посетителей не было. Лишь очень и очень немногие постоянные посетители знали, что «Седьмой Сис'uд» не закрывается. Хаф'aй оставляла открытой дверцу внизу, со стороны моря, через которую в любое время можно было войти, самому налить вина или сделать кофе, нужно было только протянуть руку в отверстие и открыть засов. Бар, конечно, бывал закрыт. В это время Хаф'aй, видимо, не было или она спала, но «будьте как дома, у ам'uс принято, что дом нужен для того, чтобы встречать друзей». Это был пункт второй из «Правил Седьмого Сис'uда». Пункт первый гласил: «Вино наливайте сами». Хаф'aй считала ворами лишь тех, кто не знал, что дверь оставлена открытой для посетителей, но все-таки заходил внутрь.

Причина, почему Алиса стала завсегдатаем, проста: от Дома на море до «Седьмого Сис'uда» идти было не больше пяти минут. В самом начале Алиса всегда приходила одна, потом стала приходить вместе с Якобсеном. Они всегда сидели у самого левого окна, на месте, которое все называли «маяк». Дело в том, что Хаф'aй поставила там лампу, похожую по форме на каплю, и говорили, что далекие корабли как раз под этим углом, при хорошей видимости, замечают этот свет.

Алиса любила заказывать кофе сал'aма, а Якобсен вечно заказывал просяное вино. Он никогда не отказывал соседям, главным образом пожилым людям, что-нибудь отремонтировать или починить, человеком он был жизнерадостным и неглупым. Как знать, думала Хаф'aй, он, может, вообще первый датчанин, который говорил на амисском языке? Вот потому, когда родился Тото, все живущие у моря люди радовались за них. Для Якобсена не существовало тайваньских табу: и полгода не прошло после рождения Тото, как он повсюду бегал с ним, держа его на руках. У Тото глаза были удивительно прекрасного голубого цвета, но взгляд был глубокий, словно в этом младенце разом проявились и невинность, и старость.

После того как Якобсен пропал, Алиса по-прежнему иногда сама приходила в «Седьмой Сис'uд», но только по утрам, когда не было других посетителей. Она всегда садилась на старое место и глядела на море. Один раз, по-настоящему глухой ночью, наверное, боясь потревожить Хаф'aй, Алиса даже свет не включила. Хаф'aй из своей комнаты видела, как Алиса в темноте тихонько пила, подливая из кофейника уже остывший кофе, и смотрела на море. В том направлении, конечно, где Дом на море, – нет, с тех пор, как море поднялось, его теперь называют «Домом в море».

Хаф'aй знала, что душа Алисы угодила в западню, но до поры до времени могла лишь наблюдать со стороны, чтобы понять, как вытащить ее из ловушки. Она знала, что сейчас нельзя применять силу, потому что если дернуть мощно, живого места не останется.

Хаф'aй долго раздумывала и решила в пижаме выйти к Алисе и выпить с ней чашечку. Она спокойно принесла для Алисы свежий кофе, и обе даже взглядами не встретились, сидя в темноте. Хаф'aй взяла подаренный одним другом канделябр, сделанный из плавучей древесины, и зажгла свечу, только тогда они посмотрели в одну точку. Почему-то Хаф'aй почувствовала, как будто где-то рядом был кав'aс, и это принесло ей успокоение. Так они сидели, а напротив горел огонек свечи и шумело море. Наконец Алиса заговорила:

– Извини, Хаф'aй, я опять незаметно залезла тайком пить твой кофе.

– Пей на здоровье, здесь все твое.

Душа Алисы покинула ее тело, которое просто сидит здесь, сохраняя остаток прежней теплоты жизни. Когда оно совсем остынет, лишь в тот день, быть может, начнется новая жизнь, или, может быть, все закончится, как опадают колоски проса. Хаф'aй ясно видела это, она просто видела именно это.

– Хаф'aй, извини, хочу задать тебе личный вопрос. А где твоя семья? – Алиса покрутила

чашку в руках. – Если не хочешь отвечать, то ничего не говори, как будто ты ничего не слышала…

– Ха! Были раньше у меня родители, любимый человек раньше был, даже подумывала ребенка завести. Только не спрашивай, как звали потенциального отца.

Алиса смотрела на море, Хаф'aй тоже смотрела на море. Им было известно, что иногда лучше не смотреть в глаза другому человеку.

– На этом свете никто не бывает сам по себе. Не смотри, что я такая. В молодости я, ай, только сорок пять килограммов весила! Шла по улице и мужчины взглядами провожали меня Вот только время ушло, вес прибавился, а остальное растерялось, – Хаф'aй добродушно улыбнулась, заразив улыбкой Алису, которая тоже через силу, как бы из вежливости улыбнулась в ответ.

– Но ведь у тебя есть этот бар.

Хаф'aй кивнула. Ну да, символически говоря, только благодаря «Седьмому Сис'uду» у Хаф'aй есть свой скелет, свои мысли и воспоминания.

Вдвоем они пили сал'aма, кофе из бразильских бобов с добавлением сорго и особенных душистых трав, которые Хаф'aй собирала в горах. Многие посетители, первый раз попробовав его, не обращали внимания на это и попадали в ловушку – пили еще и еще. А выпив всю чашку, многие вдыхали аромат со дна чашки, в котором смешивались запахи леса после дождя, сумерек, гари после лесного пожара, и с того самого момента человек заказывал только этот кофе, исключений практически не бывало. Алиса поднесла чашку поближе к носу. Ее лицо, до этого закрытое, как окно, что прежде никогда не открывали, осветилось слабым лучиком света.

Ящерица остановилась прямо на подоконнике. У смотрящей в окно Хафай засияли глаза, как будто она только что очнулась от долгого сна. Она стала петь.

И Сэра и Накау – предки всех панцах [17] ,В стародавние времена они жили на горе Лансан.И Сэра и Накау – прародители панцах,Спустились с Кошачьей горы Лансан прямо в Кивит.А дети, которых родила Накау:Думай Масэра, Жалау Панахай, Калу Куэр, Дабан Масэра,Поселились у реки на севере:Дабан Масэра стал жить в селении ЧивидианДумай Масэра стал жить у того огромного камня,в селении Сапат,Жалау Панахай стал жить в Кивит,Калу Куэр стал жить в Тафалун.Мы дети панцах, а-а-а.Если ты услышал ветер, ступай по реке, лицом к морю,И ты увидишь детей панцах, а-а-а.

17

Панцах – самоназвание народа ам'uс.

Слова песни были на языке ам'uс, и Алиса не поняла ни слова. Вслед за мелодией ее воображение рисовало картины гор, листьев деревьев, а еще ветра, дующего в горном ущелье. На столе рядом с кофейной чашкой была маленькая лужица.

Некоторое время после землетрясения Хаф'aй не видела Алису. То есть не то чтобы совсем не «видела», просто не разговаривала с ней, но, выглядывая из окна бара, могла по разным деталям угадать, дома Алиса или нет. Например, окно на втором этаже не было закрыто. Однажды ранним утром она увидела, как Алиса вылезла из окна, а потом прыгнула на самую высокую скамейку, на вторую, на третью… Морская вода спокойно окружала дом, оставляя на стенах разводы, линию за линией. Когда Алиса прыгала на скамейки, они шатались из стороны в сторону, и девушка напоминала морскую птицу, при шквальном ветре пытавшуюся задержаться над морем. С наступлением сумерек Алиса возвращалась с большими и маленькими сумками в руках, но все скамейки к тому моменту уже были смыты волнами, уплыли неизвестно куда. Хаф'aй хотелось спросить, не нужна ли Алисе помощь, но она тут же вспоминала, что Алиса никогда не принимает помощь от других, поэтому ей оставалось лишь тихо наблюдать. Алиса притянула деревянную доску, положила вещи сверху, медленно подтолкнула к окну, запрыгнула в него, а потом дотягивалась руками и забирала сумки одну за другой.