Человек с горящим сердцем
Шрифт:
О, если бы Якобий знал, что мастер Тимофеев и Артем — одно и то же лицо!
В один из дней главный врач помчался в земскую управу:
— Нельзя мириться с засилием в больнице отпетых смутьянов. Обойдусь и половиной персонала. Принимайте меры!
В земской управе недолюбливали высокомерного Якобия, который был близок с самим губернатором. Что же делать со списком увольняемых? В нем доктор Тутышкин, фельдшерицы Базлова и Смирнова, кочегар Россохатский... А на первом месте — мастер Тимофеев.
Свой человек из конторы сообщил Артему о подлой затее
К этому времени, возвратясь из Петербурга, Федор уже поселился на Сабуровой даче. Здесь же обосновались городской и районный комитеты РСДРП, в подземельях больницы хранилось оружие и работал печатный станок. Вблизи Сабурки заводы: паровозостроительный, Мельгозе, Гельферих-Саде. Рядом Народный дом. Корпуса лечебницы в огромном парке, за которым течет прозрачная Немышля. Еще дальше — овраги, хутора и луговые просторы. Лучшего места для подполья во всем Харькове не найти!
Помня о письме Владимира Ильича Ленина в Боевой комитет питерцев, Федор в эти дни укреплял дружины, вооружал и обучал парней военному делу.
На заводах тайно ковали кинжалы, отливали оболочки бомб, а в подвалах Сабурки их начиняли динамитом. Отсылались в Петербург деньги для приобретения оружия.
Но без участия солдат восстание обречено на провал. Федор понял это еще в Петербурге. А Сабурка хороша и тем, что близко гарнизонные казармы.
Так неужели можно позволить Якобию разогнать преданных партии людей, примириться с потерей Сабурки? И работники больницы решили: если Якобий не отменит увольнений, все забастуют.
Попечитель земства Задонский выслушал служащих и призадумался. Забастовка персонала в таком заведении? Около двух тысяч умалишенных... Немыслимое дело! К тому же новые веяния... Стачки-то и собрания дозволены. И земец миролюбиво произнес:
— Мда-а... Господин Якобий погорячился. Он отменит увольнения.
— Ни за что! — воскликнул Якобий. — Держать подстрекателей не стану. Губернатор обещал мне сестер милосердия из военного госпиталя. Я здесь хозяин или эта чернь?
Делегаты служащих доложили собранию о провале переговоров.
— Знаете что, друзья? — предложил Федор. — Давайте-ка изберем больничную комиссию, и пусть она сама отставит от должности распоясавшегося деспота.
Доктор Тутышкин, фельдшерица Базлова, кочегар Степан Россохатский и «мастер» Тимофеев нашли Якобия и Задонского на кухне. Попечитель земства снимал пробу с обеда. Вокруг — повара, стряпухи, судомойки. За едой с миской в руках ввалился и нелюдимый напарник Россохатского по котельной — Мокей Рябуха. Лохматый, грязный и угрюмый.
Россохатский командовал боевой дружиной Сабурки и не слыл трусом, а тут вдруг оробел, даже заикаться стал:
— Мы... То есть больничная комиссия от-тстраняет вас, господин Якобия, от д-д-должности. Хватит н-над нами измываться! Извольте-ка покинуть нашу Сабурку!
Якобий опешил, выпучил глаза. Задонский так и застыл с ложкой каши в руке. Главный врач опомнился и затопал ногами:
— Наглецы! Вот позвоню приставу, и он запроторит вас в каталажку. Комиссия, делегаты?
Делегаты попятились, но Артем сделал шаг вперед:
— Зря кипятитесь, господин хороший. Тюрьмой грозите? Хватит, откричались.
Кухня полна народу, за окнами возбужденная толпа.
Якобий обернулся к Задонскому, но попечитель благоразумно ретировался.
Россохатский вспомнил о своих обязанностях:
— А ну, люди! Берите-ка этого господина под белы руки — и на тачку. Не желает добром — применим силу!
Якобий отбивался и кричал, но два дюжих молодца-санитара усадили его в тачку с картофельными очистками и обрезками капусты.
Волосатый Мокей Рябуха вывез тачку из широких дверей кухни во двор. Люди расступились, и «экипаж» покатил к воротам.
Повизгивало колесо тачки, под ногами шуршали опавшие листья. Последний выезд Якобия!
— Скатертью дорога!
— А Мокей-то, Мокей! Вот вам и молчун...
Из казенной квартиры выбежала жена Якобия и завопила:
— Вы что это, вы что? Что делаете, хамы? Отпустите его!
— Стой, Мокей, — сказал Артем. — Самодур и сам уже не покажется на глаза сабуровцам! Нужен новый администратор.
Главным врачом тут же избрали доктора Петра Робертовича Ферхмана, а в помощь ему — хозяйственную комиссию.
В земстве растерялись. Самоуправство! Но утвердили и Ферхмана и комиссию. Выдавая депутатам больницы бумагу с официальными полномочиями, сказали:
— И мы рады избавиться от Якобия! Грубый, спесивый...
В больнице все шло по-новому. Больных стали лучше кормить, более внимательно ухаживать за ними, слово «господин» исчезло из обихода, все относились друг к другу тепло, по-товарищески.
Артем радовался. Вот такую бы власть трудящихся во всем городе! Но как вдолбить меньшевикам, что только Советы смогут руководить восстанием, что сейчас дробить силы — преступление. Надо действовать сообща, как призывает Ленин.
Наконец в Харькове были созданы общая подпольная газета и Федеративный Совет обоих комитетов РСДРП. В нем три «впередовца» — Артем, Авилов, Мерцалов — и три меньшевика.
Федор стремился осуществить свое, заветное: придать Совету функции рабочей власти. Впрочем, харьковские пролетарии уже сами называли объединенный штаб социал-демократов своим правительством, а полиция строчила донесения, проникнутые ненавистью и страхом:
13 ноября электрическая станция прекратила освещать частные и казенные помещения. Командированному генерал-губернатором адъютанту рабочие ответили, что сделали это по распоряжению своего «правительства» из «канцелярии» которого ими получен приказ прекратить освещение домов богачей и царских слуг, улицы же освещать в интересах пролетариата. Установить местонахождение упомянутой «канцелярии Федеративного Совета» не удается. Она постоянно переносится из дома в дом и охраняется созданной революционерами милицией, которая вооружена револьверами, пиками, топорами и другим оружием.