Человек семьи
Шрифт:
Дойл жил к западу от Конкурса, на Морис-авеню, неподалеку от Китти, и они прошли в этом направлении вместе, пока не оказались там, где Пат мог сесть в поезд экспресс-линии метро на Манхэттен. Дойл сообщил Пату, что у него есть квартирка в роскошном месте, на Семнадцатой, в верхней части Ист-сайда в Манхэттене, но живет он в доме родителей.
– У тебя, наверное, есть хорошая "рука", – сказал Пат, – раз ты получил направление в этот район – один из самых лучших в городе.
– Да, – объяснил Дойл, – большая часть моей семьи служит
– Это привилегированное общество ирландцев, не так ли? – спросил Пат.
– Ну что ж, я должен признать, что это влиятельная сила, но ведь я не полностью ирландец. Мать была итальянкой, она умерла сразу после того, как я родился.
– Ты совсем не похож на итальянца, – возразил Пат. – Держу пари, в департаменте ты не очень-то распространяешься о своем происхождении.
Казалось, Дойл смутился:
– Наверное, это правда. Большинство парней не сомневается, что я чистокровный ирландец.
Дойл предложил Пату зайти с ним в пивной бар перед тем, как начать долгое путешествие обратно в центр города. В баре они делились опытом, приобретенным за время обучения в академии и за первые месяцы службы в департаменте. Дойл поступил в академию на полгода раньше Пата. Он уже разочаровался в полицейской службе, окруженной непомерно развитой в ней коррупцией.
– Кажется, что каждый в этом проклятом департаменте берет взятки, а если ты не играешь с ними в эти игры, тебя считают подонком.
– А ты ожидал найти там что-то другое? – спросил Пат. – Разве ты не знал копов с детства? Разве твоя семья не научила тебя ничему?
– Честно говоря, я думаю, что в моей семье такими делами не занимаются, – признался Дойл.
– Должно быть, ты просто наивен, – рассмеялся Пат с некоторой долей презрения.
Дойл не рассердился, но пожал плечами:
– Если они и берут взятки, то никогда не рассказывали мне об этом. Я вообще не замечал даже намеков на такие дела, хотя не столь уверен в этом отношении насчет дяди Симуса.
– Состоишь членом общества "Изумруд"?
– А разве существует что-то другое?
– Ну, возможно, ты мог бы стать также членом Колумбийской ассоциации.
– Это сослужило бы мне весьма ощутимую пользу, не так ли? – рассмеялся Дойл. – Я – скрытый итальяшка. Думаю, что скоро сам уволюсь из департамента.
– Зачем? – поинтересовался Пат. – Нашел работу получше?
– Нет, но думаю, что мне больше понравилась бы Федеральная служба. Подумываю заняться вечерней учебой в Фордхэме. Это недалеко отсюда. Мои дяди говорят, что помогут с деньгами. Кроме того, какое-то время я уже прослужил и должен получить немного как рядовой от правительства.
Пат сменил тему:
– Послушай, а что у тебя за дела с Китти? Ты с ней трахаешься?
Лицо Дойла напряглось. Пату показалось, что он вот-вот ударит его. Затем выражение лица Дойла снова стало спокойным.
– Послушай,
– Ты собираешься на ней жениться? – спросил Пат.
– Может быть, – пожал Дойл плечами, – мне хотелось бы.
Они закончили с пивом и прогулялись по Фордхэм Индэпендент-роуд до станции экспресс-линии метро. Там они пожали друг другу руки и расстались.
– Быть может, вскоре опять где-нибудь встретимся, – сказал Дойл.
– Да, – подтвердил Пат, – возможно.
Действительно, он увиделся с Дойлом, Китти и Конни снова в следующую пятницу. Они пошли покатать шарь: в аллеях Парадайс, напротив кинотеатра. Позже посидели в маленьком баре за аллеями. Там впервые Пат серьезно поговорил с Копии.
– Как ты думаешь, что сказал бы твой отец, если бы узнал, что я встречаюсь с тобой? – спросил он.
Конни пожала плечиком.
– Честно говоря, не представляю. По крайней мере, ты итальянец. Он очень расстраивался, когда я встречалась с мальчиками – друзьями моих подруг по школе – ирландцами, поляками, даже с одним евреем. Он не хочет, чтобы я вышла замуж за человека, постороннего для семьи, так что, может быть, он даже был бы доволен.
– А ты говорила ему обо мне?
Она отрицательно покачала головой:
– Пока еще нет.
– Почему?
– Если ему не понравится эта идея, он сделает все, чтобы разлучить нас, а я действительно хочу видеть тебя снова.
Лицо Пата вспыхнуло от удовольствия.
– Мы все равно будем дружить, как бы то ни было, – уверил он ее. – А как насчет твоей матери?
– Мама умерла, – ответила Констанца. – Это случилось, когда мне было всего три или четыре года. Я почти не помню ее. Она проводила со мной мало времени. Обычно у нас жил кто-нибудь, заботившийся обо мне, – ирландская или испанская девушка. Я помню трех-четырех таких девушек. Мать была итальянкой, но с севера. Все говорят, что она была очень красива, и такой я ее запомнила. Но никто теперь почти не вспоминает о ней, даже папа. Думаю, он очень переживал, что она умерла столь молодой.
– Есть ли у тебя родня с ее стороны? – спросил Пат.
Констанца покачала головой:
– Не думаю. По крайней мере, никогда их не видела. Их фамилия Бонатти; знаю только, что они жили где-то недалеко от Милана.
Они поговорили еще немного друг о друге, о своих семьях. Пат рассказал об отце, служившем полицейским, и о том, как он познакомился с отцом Раймундо. Все это заинтересовало Констанцу.
До сих пор отношения Пата с женщинами складывались как игра, преследование, охота. Теперь же он говорил с Конни на равных. У него не было желания произвести на нее впечатление своей мускулистой фигурой, пустить пыль ей в глаза. Он испытывал по отношению к ней какое-то теплое, нежное чувство.