Человек-тело
Шрифт:
С трудом разобрала каракули, но и разобрав собственно буквы и слова, на самом деле не поняла, «что за дрянь пишет тут этот лох…» В какой-то момент вискарище пошел не в то горло и меня выстюпило, прямо на его гребаные листы. Суть его писаний я поняла гораздо позже — это и определило судьбу, мою и его.
Затем я занялась делом. Деньги отыскала быстро: две тысячи четыреста гринов лежали в верхнем ящике стола. Я пересчитала бабки, разложив их веером и даже этим веером обмахнулась, словно от жары, с благодарностью глянув на лежавшего с хуем писателя. Тем же веером бросила бабло на клаватуру серебристого лаптопа и свернула его. Когда выложила лаптоп перед Бесом,
— Чего лыбешься, как Джоконда? — спросил он, не сразу справившись с замочком. — Ага, вот так, сдвинуть надобно… Ого! — это он открыл крышку лаптопа и увидел на клаватуре бабло. — Хорошая моя девушка! — похвалил наконец меня Бес.
Он склонился над узлом, который я привезла: свою с честью взятую добычу я сложила в скатерть и связала узлом. Таксист смотрел на меня косо: он понял, почему узел, но все равно любил меня и хотел, потому что я красавица, а красавицам муччины прощают все.
Бес примерил заячью курточку, она была ему велика, и он швырнул ее на пол.
— Продадим.
Голубой свитер лег на его мускулистый торс как влитой, плотно обняв его красивые руки, точно закончившись на запястьях.
— Перекрасим.
Я достала из сумочки резинки, которые прихватила до кучи — дорогие, весьма престижные резинки, которые держал в столе этот крупный смешной человек, и с загадочным лицом желкнула резинкой о палец.
— Последний сюрприз писателя! — сказала я.
— Писателя? — удивился Бес.
— Ну да. Он писатель какой-то.
— Что ж, — сказал Бес. — Это даже интересно.
Он стоял, почти по колено утопая в горе тряпья, и разглядывал свои руки, обтянутые мягким и голубым. Я шагнула к нему, и мы занялись любовью прямо на шмотках, которые я привезла, с резинкой, которую я привезла. Мы пили вино и виски, которые я привезла. Мой милый Бес, как всегда, был длителен и неотразим. Я почувствовала себя извращенкой. Поджав до боли и скрипа мои грациозные ноги, я уткнулась лицом в заячью курточку, а она сильно пахла другим муччиной, его кислым потом и жалкой судьбой. Хорошо написала, не хуже его. Вдыхая этот мрачный запах, принимая сзади косые, в разные стороны направленные удары фаллоса моего Любимого Муччины, я думала о пожилом писателе, которого я лоханула, и старалась сосредоточиться на его серых гениталиях. Кончила — непонятно от чего.
2
Хорошо. Буду это все также разбивать на главки и цифыпки ставить, как настоящая.
Что я знаю о нем? Он никогда не говорил мне, кто он, кем работал в прошлой жизни, кто он по специальности.
Спрашивала, а он отвечал:
— Нос оторву.
А мне любопытно. Я пыталась угадать. Одно время я думала, что мой Бес был врачом, хирургом. Потом мне казалось, что он был учителем, вернее, преподом в училище или даже в ВУЗе. Я видела в нем то писателя, бросившего писать, то завязавшего вора. Он представлялся мне капитаном, списанным на берег, адвокатом, у которого отобрали практику, частным детективом, которого лишили лицензии. В любом случае, итог был один: Бес стал моим менеджером и мы скромно живем вдвоем в уютной двухкомнатной кувартирке на Марксистской улице. Он мой и только мой менеджер, никаких других девушек у него нет. И любит он только меня. Нет, не правда. Не любит. Но хочет меня безумно — всегда.
Это было просто уличное знакомство,
8
Ошибка персонажа.
Я вообще в этой жизни люблю больше общаться с муччинами, нежели с укурицами, и с муччинами крепкого возраста, нежели с сопливыми чугуносами.
Не знаю. Так было с детства. Первым моим муччиной был друг отца, отец отдал меня ему за долг. Так я позже поняла то, что произошло, ведь после того, как пятидесятилетний Иосиф Сафронович макнул в меня свой конец и продырявил мою бесценную пленочку, снял меня, как пеночку с молока, дела отца пошли в гору. Значит, расплатился отец. Впрочем, почему бесценную? Целка на рынке стоит от трех тысяч баксов, а отец был должен Иосифу Сафроновичу пять.
Я догадалась потом, что в ту ночь мы не случайно поехали смотреть втроем деревенский дом для покупки, якобы для этого, что машина не сломалась, что отцу вовсе не надо было идти ночью на автозаправку по шоссе, оставив меня с Иосифом Сафроновичем наедине в охотничьей хижине.
Дедло сносильничал меня, и это был договор между ним и отцом. В том же году я закончила девятый класс и уехала в Москву, в училище. Бежала из дома, можно сказать. В туфельках, как Золушка.
Этому способствовало еще одно событие: в один из тех дней я узнала, что я не родная их дочь. Мне и раньше приходили в голову фантазии на эту тему. Два вопроса я задавала себе: почему я совсем не похожа на своих родителей и почему именно эти люди и есть мои родители??
Я подслушала их разговор, они говорили о моем намерении уехать учиться, что часто делали в те дни и ночи, и однажды я услышала правду: слова, вроде «взяли ее», «и зачем только взяли ее» — это говорил отец. «А я благодарна Богу, что та мерзавка ее бросила…» — мать.
Этих обрывков было достаточно, чтобы я получила ЗНАНИЕ. Какой вывод из этих фразочек сделают мои милые читательницы? Поймут ли они, что поняла я? Такие же они умницы и проницаетльницы, грязнулечки мои с вечно воняющими прокладками?
Но ведь я, едва разлепив глаза, сразу увидела перед собой именно этих двух людей. Вывод простой. Какая-то блядища, тусовщица оставила меня в роддоме. А мои родители — забрали на воспитание.
Как только эта истинка открылась мне, то сразу все встало на свои места — все маленькие загадочки, коих немало набралось за жизнь.
Возможно, отец и взял-то меня с целю продать, когда созрею. Что касается матери, то я не стала любить ее меньше. Она очень не хотела меня отпускать в Москву. Отец ей поддакивал. Но я намекнула ему, что все знаю о его сделке с Иосифом Сафроновичем и что расскажу об этом матери, и даже заявлю в милицию. Отец не только не препятствовал моему отъезду, но и мать принялся уговаривать. Так и оказалась я в Москве, где нашла тебя, бесценное чудовище мое!