Человек, увидевший мир
Шрифт:
Ерошенко не случайно остановился в Анадыре. Еще на пароходе он узнал, что в этом городке живет слепой юноша по имени Филипп Онкудимов. И вот сейчас, присматриваясь к жизни рыболовов, Ерошенко хотел узнать, а может ли вместе с ними работать незрячий. Он расспрашивал рыбаков о Филиппе, которого все на Анадыре хорошо знали. Но, странное дело, никто не считал Филиппа слепым. Конечно, рыбаки замечали, что у Онкудимова не все благополучно со зрением, и сам он жаловался, что какая-то пелена с каждым днем все плотнее застилает ему глаза. Однако ни родные, ни соседи не считали, что это дает парню право уклоняться
Но Филипп видел все хуже и хуже. Наконец, он обратился за помощью к русскому священнику. Тот дал ему святой воды и масла из лампады, висевшей перед главной иконой в маленькой бедной церкви.
– Молись Христу, – посоветовал священник, – богоматери и святым. Целуй иконы.
И Филипп молился, веря в чудесное исцеление. Но иконы вовсе не собирались совершать чуда. Да и сам священник едва ли ожидал от икон чудес: они были такие старые и прокопченные. И все-таки Филипп продолжал надеяться: ведь он совсем плохо видел.
– Если бы ты мог отправиться в Россию! – вздыхал священник. – Тогда, конечно, ты бы исцелился. Там есть очень чудотворные иконы: они не гниют, как наши, а покоятся в ризах, украшенные золотом и каменьями…
Друзья-язычники посоветовали Филиппу наказать иконы розгами. Но он не стал этого делать: слишком уж жалкими казались ему эти черные доски. Тогда он пошел к шаману. Тот бил в бубен и толковал о "келе" (11). Но не помог Филиппу ни шаман с бубном, ни принесенный в жертву олень. И тогда Филипп пошел за помощью к русским. Они посоветовали ему поехать в Россию: там, во Владивостоке и еще дальше – в Москве есть необыкновенные доктора, которые лечат глаза, они-то ему непременно помогут.
Но для поездки в Россию нужны были деньги, много денег. И Филипп решил их заработать. Многочисленные родственники и друзья охотно шли Филиппу навстречу, уступая ему самые выгодные для ловли места, приглашая в прибыльные рыболовные артели. И Филипп хорошо зарабатывал. Но все его деньги, замечает Ерошенко, "как-то сами собой просачивались сквозь пальцы, просеивались сквозь многочисленные карманы родичей". К началу новой рыболовной кампании Филипп всегда оставался без денег. Его охотно приглашали в артель: Филиппа уважали – работал он за десятерых.
В 1929 году, когда Ерошенко приехал в Анадырь, Филипп было совсем уже собрался в Россию. Но тут он узнал, что у них, на Анадыре, появился слепой из Москвы. Это и смутило и напугало незрячего чукчу.
Едва Ерошенко появился среди рыбаков, как к нему подбежал какой-то юноша. Это был Филипп.
" – Ты, мальце, из Москвы?
– Из Москвы.
– Из самой настоящей?
– Из самой настоящей.
– И слепой?
– Слепой.
– А правда ли говорят, что у вас там есть доктор, который лецит только глаза?
– Лечит всякому, но не всякому вылечивает.
– А мне, мозет вылецить?
– Может и это случиться.
– А что делают слепые в Москве?
– Работают на фабриках, заводах, в артелях. Он не понял: фабрики и заводы были для него непонятные слова. Он испугался и шепотом спросил:
– А рыбу ловят?
– Некоторые ловят удочками.
– Удоцками не годится, надо неводом в артели.
– Ну, прощай, мальце!
– Прощай".
Филиппа позвали работать… Встретил он Ерошенко радостно, а уходил грустный и подавленный.
(10) Слепой педагог из Кисловодска А. Масенко разыскал эти произведения в журналах для незрячих и вместе с А. Панковым перепечатал на эсперанто. Очерк "Филипп Онкудимов" был напечатан по-русски в журнале "Жизнь слепых" (1930, N 7 – 8).
(11) Келе – по чукотскому поверью, легендарное злое существо, обитающее у Ледовитого океана.
На Чукотскую культурную базу (по местному "кульбач") Ерошенко приехал в конце июля 1929 года. Всего за год до этого ее основала группа энтузиастов во главе с Тихоном Семушкиным, ставшим впоследствии известным писателем. На краю света, у самого Берингова пролива, Ерошенко нашел настоящий культурный центр: больницу, школу, факторию, ветеринарный пункт – одиннадцать домов вдоль единственной улицы, которую назвали Ленинским проспектом.
Приехав на "кульбач", Ерошенко попросил одного из помощников брата подробнее рассказать о базе, показать все пути и тропки, ведущие как к морю, так и в тундру. Вечером он уже один свободно гулял по "кульбачу", лишь иногда нащупывая себе путь палкой. Чукчам это казалось чуть ли не сверхъестественным. Глядя ему вслед, они в замешательстве повторяли:
– Какомэй, какомэй (12). Так и стали называть его в тундре. Чукчи наблюдали за необычным слепцом, а тот искал случая узнать их поближе. Вот как он писал об этом в очерке "Шахматная задача":
"Немногие чукчи жили на самой базе или вблизи от нее, но они часто приезжали туда – то в больницу, то в факторию, то в школу к своим детям; ведь ребенок – это божество тундры, вокруг которого сосредоточена вся ее жизнь. Нередко чукчи появлялись на базе и просто так – проветриться, поразвлечься, увидеть гостей и чужестранцев.
Боязливые, как оленята, и любопытные, как полярные лисицы, они бродили группами по нашим общежитиям и квартирам, всем интересуясь, ничего не оставляя без внимания. Скромные и вежливые, чукчи осматривали фотографии и картины, знакомились с нашими шкафами и чемоданами, с удивлением заглядывая во все углы комнаты и ощупывая каждый предмет. И хотя они многим восхищались, в наших комнатах ничего не пропадало: чукчи – исключительно честные люди.
В столовой они подолгу пристально рассматривали нас, наблюдали, кто как ест и пьет. У них очень развито чувство юмора, – они беззлобно потешались над тем, что находили смешным. И Тундра нередко знала о каждом из нас такие подробности, о которых мы сами и не подозревали".
Ерошенко нравилась такая жизнь – в открытую, на людях. Свою комнату он никогда не запирал и радовался, когда, придя домой, находил там нового гостя. Особенно полюбился ему смышленый чукотский юноша Нерултенг. Вместе со своим младшим братом Таурулкотлом Нерултенг обучал Василия Яковлевича чукотскому языку, учил его ориентироваться в тундре.