Человек в пустой квартире
Шрифт:
Угол рта Пайментса дернулся:
– Узнал. Хотя бородка выглядит не очень натурально.
– Это на всякий случай. Я уверен, хвоста нет, но на всякий случай. На каком языке будем говорить?
– На каком угодно.
Бородач поерзал, криво усмехнулся:
– Думаю, лучше на русском. Видите ли, у меня… то есть у нас все математически рассчитано.
– Не беспокойтесь, у меня тоже все математически рассчитано.
Бородач незаметно сунул руку в карман джинсов, вынул серебряный кружочек, пришлепнул к колену, отнял ладонь.
– Рубль восемнадцатого века. Единичная.
Пайментс не спеша полез в карман куртки, достал лупу, платок, тщательно протер линзу. Взял монету, принялся изучать - то отводя, то приближая лупу. Хмыкнул:
–
Бородач скривился:
– Перестаньте. Неужели мы будем подсовывать фальшивку, если речь пойдет о коллекции? Вам жизни не хватит, чтобы вывезти все монеты.
– Хорошо. Сколько?
– Сейчас - десять тысяч. Как аванс. Остальные со следующей монетой. Если все будет хорошо.
– Сколько всего?
– Тридцать тысяч.
– Ого. Дороговато.
– Дороговато - отдайте монету, и расходимся.
Пайментс достал бумажник, аккуратно вложил в него монету, сунул бумажник во внутренний карман. Помедлив, из другого достал две увесистые пачки банкнот, положил на скамейку между собой и бородачом.
Надорвав склейки, бородач принялся перелистывать зеленые бумажки, не поднимая пачки со скамейки. Этим он занимался довольно долго, наконец, вытянув из-за спины висящую на ремне кожаную сумку, положил обе пачки, застегнул молнию.
– Порядок. Осталось договориться о следующей встрече.
– Все просто. В следующий круиз - или открытка из Клайпеды, или звонок. Место встречи прежнее. Могу быть не я. Но условные фразы те же.
Дождавшись, пока бородач уедет с первой же электричкой, Пайментс пошел к шоссе. Остановился у обочины, осмотрелся: вокруг никого не было, только за деревьями проходили машины. У самого шоссе кустилась пышная акация с молоденькими, еще свежими листочками. Пайментс незаметно вошел в густую купу, присел на корточки, достал зеркальце. Около пяти минут он занимался тем, что пытался приладить зеркальце среди веток. Наконец ему это удалось: укрепив маленький прямоугольник, он чуть пригнул голову, разглядывая исподлобья собственную шевелюру. Досадливо кхекнув, ощупал голову - стрижка была идеально ровной, но Пайментс все же наметил двумя пальцами то, что ему было нужно. Взялся за темные с сединой волоски, потянул, раздался легкий треск - и над левым ухом обнажился белый квадратик, кусочек гладко выбритого черепа. Морщась, Пайментс поднес к глазам отделившуюся от идеальной прически накладку. Перевернул - на коже с остатками клея виднелась аккуратно выдавленная ниша-кружок. Все так же морщась, Пайментс достал бумажник, вынул монету. Примерил - монета поместилась, даже остался зазор. Достал платок, два тюбика, один со смывкой, другой с клеем, и приступил к операции, которая заняла около сорока минут. Сначала осторожно смазал кожу вокруг ниши и выбритый кусочек черепа клеем. Затем тщательно смыл частичку клея с пальцев. Затем долго примерялся - то поднося накладку к выбритому месту, то отводя. Наконец плотно прижал фальшивый кусок шевелюры к черепу. Около десяти минут всматривался, трогал и разглаживал пальцами отдельные волоски. В конце концов удовлетворенно скривился. Спрятал зеркальце, бумажник, тюбики, клей, прислушался. Выбрался из кустарника, оглянулся - вокруг было так же пустынно. Выждав интервал в движении машин, перешел на другую сторону шоссе и взял такси.
6
На вид Ядвиге Михайловне Станкевич около шестидесяти: лицо, состоящее из множества округлостей и припухлостей и очень живое, выдает женщину разговорчивую.
– Я убирала и вдруг услышала шум на площадке. Потом кто-то стал кричать.
– В котором часу это было?
– Примерно около одиннадцати. У нас подъезд тихий, и вдруг такой шум. Конечно, я подошла к двери и посмотрела в глазок.
– Что увидели?
– Увидела молодого человека у двери Лещенко.
– Вы уверены, что это был именно молодой человек?
Станкевич смотрит недоуменно, я поясняю:
– Изображение
– Конечно, в глазок не очень разглядишь… Но я видела совершенно точно: это был молодой человек. Я имею в виду - мужчина. Лет тридцати - тридцати пяти, высокий… И голос у него был соответственный, уверенный такой.
– Вы могли бы описать внешность этого человека?
– Такой… Без усов и бороды.
– Этого мало, Ядвига Михайловна. Попробуйте описать его волосы, глаза, нос, рот, подбородок.
– Волосы короткие.
– Светлые? Темные?
– Да нет, такие - средние. Глаза не разглядела… И остального не разглядела, глазок не увеличивает… Знаете, как в зеркале смеха, лицо искривленное… Но мне показалось, это был… да, довольно интересный молодой человек. Одет он был в такую куртку… Да, в спортивной такой курточке, светлой, и в брюках, тоже спортивных, синих, вроде джинсов. Лещенко сначала не открывал, потом, когда тот снова стал стучать, спросил из-за двери, что ему нужно. А молодой человек как заорет: «Оставьте в покое Елизавету! Она у вас, пустите меня!»
– Елизавету?
– Да, Елизавету… - В глазах Станкевич мелькает сомнение, она повторяет: - По-моему, Елизавету.
– По-вашему или точно?
– Или - Екатерину. Точно не помню, честное слово… Женское имя, но точно не помню. И все-таки, скорей, Елизавета…
– Что было дальше?
– Лещенко что-то ответил, кажется, сказал, что у него нет никакой Елизаветы и он ее не знает. Тогда молодой человек снова заорал: «Она у вас! У вас!» И забарабанил в дверь. После этого дверь открылась. На цепочке, конечно. Арвид Петрович всегда ставил дверь на цепочку, даже если соседи стучались. Открыл дверь, и опять: что вам нужно? А тот: хочу видеть Елизавету, она у вас… Я еще подумала: ну и Арвид Петрович… В таком возрасте, недаром говорят: в тихом омуте… Они так препирались, препирались… Правда, уже тише, я почти ничего не слышала. И в это время позвонил телефон. В квартире Лещенко, он у него громкий, я иногда даже у себя слышу… Лещенко сказал: «Подождите», прикрыл дверь и ушел.
– Ушел, чтобы переговорить по телефону?
– Не знаю, не слышала. Наверное, переговорить, почти сразу после того, как он ушел, звонки прекратились. Потом Лещенко впустил молодого человека в квартиру, дверь закрылась, и все стало тихо. Я продолжила уборку, ну а потом… - Станкевич всхлипнула, закрыла глаза, выдавила: - Потом… этот кошмар… Господи, я такого никогда не видела. Вы не представляете… Живешь с человеком, здороваешься, видишь много лет - и вот… Когда Сурков позвонил, я даже не представляла, что такое может случиться. Ведь они потом говорили очень мирно… Если бы я знала? Если бы я только знала!
– Провела рукой по лбу.
– Сурков позвонил, я открыла, смотрю, он весь бледный, что, думаю, с ним, на него вроде не похоже… Тут же стоит Галя, моя соседка, Галина Николаевна… - Кивок в сторону круглой, похожей на колобок женщины, с которой разговаривает Гуров.
– А дверь в пятьдесят первую открыта, у меня прямо как молния… Сразу же екнуло, знаете: что-то с Арвидом Петровичем… И тишина, тишина, знаете… А Сурков - с Лещенко, говорит, несчастье, милицию надо вызывать, убили… Я даже не поняла, как убили, я же только что слышала, как он разговаривал… Вошли в квартиру, смотрю - Арвид Петрович… - Станкевич закрыла глаза, побледнела.
– Нет, я не могу. Простите, Юлия Сергеевна…
– Ядвига Михайловна, вы сказали, у Лещенко не было знакомых женщин? Я вас правильно поняла?
– Какие там женщины? Он же вообще отшельник. К нему только домработница приходила, старушка, два раза в неделю. Зовут Анна Юрьевна.
7
Вернувшись в Ленинград на такси и подойдя в агентстве «Интурист» к окошечку, Пайментс вздохнул:
– Я должен срочно вылететь в Лондон.
Кассирша улыбнулась:
– На ваше счастье, есть один билет. Будьте добры, ваш паспорт, туристскую карту.